Однажды наехало особенно много охотников, егеря не успевали развозить их по шалашам. Близился рассвет, и на пристани поднялся ропот: люди боялись пропустить золотой охотничий час. Две-три весельные лодки покачивались у причала, но некого было сажать на весла. Анатолий Иванович взмахнул костылями и легко перенес свое тело к Буренкову.
— Я поеду.
Скажи он это просительно, услужливо, и Буренков сдался бы. Но твердо-спокойный, утверждающий тон егеря раздражил начальника охотхозяйства.
— Да куда ты годен? С тобой только неприятности наживешь!
— Сколько ездил, сроду никто не обижался.
— А если браконьер? — Буренков вступил в спор с егерем, чтобы не слышать, как поносят его самого на пристани.
— Цевье отберу.
— Так ты его и догнал!
— Отчего ж не догнать?
— На воде — одно, а на берегу? На костылях за ним потрюхаешь?
— Да откуда тут браконьеру взяться? Научен народ…
— Ладно болтать…
И все же в это утро удача улыбнулась Анатолию Ивановичу.
Только Буренков улизнул от охотников и уселся за самовар в гостиной, украшенной чучелами, как на вездеходе прикатили два генерала. Уже одетые для охоты, в высоких резиновых сапогах и плащах с капюшонами, натянутыми поверх генеральских фуражек, они и слушать не хотели Буренкова.
— За свою бесхозяйственность расплачивайся сам. А чтоб был егерь сию же минуту!
Меж двух тонких сосен у лестницы маячила одинокая фигура Анатолия Ивановича с мешком за плечами и плетушкой на боку.
— Егерь имеется, — неуверенно сказал Буренков. — Только он… того…
— Пьян, что ли?
— Да нет, инвалид войны он. Без ноги…
— Была бы голова на плечах.
Буренков с несвойственной ему поспешностью сбежал с крыльца и окликнул Анатолия Ивановича.
— Повезешь генералов, — сказал он значительно и мрачно. — Только смотри у меня, чтоб все было в ажуре!
— А чего смотреть-то? Нешто генералы не люди? — пожал плечами Анатолий Иванович, скрывая свою радость.
Подошли генералы, поздоровались.
— Места хорошие знаешь?
— Найдем. Вы как больше любите — по сидячей или влет?
— Он — влет, — сказал генерал, что постарше и пониже ростом, — а у меня зрение слабовато.
— Вези товарищей к Березовому корю, — умным, сведущим голосом подсказал Буренков.
— Чего там делать-то, на Березовом?.. Лучше на Малые Пожаньки, — не глядя на Буренкова, отозвался Анатолий Иванович. — Пошли!..
Гуськом двинулись по лестнице к причалу. Анатолий Иванович прошел мимо красивых веселых лодок к своему невзрачному челноку и отомкнул цепь.
— На тех бы лодочках вроде веселее? — заметил генерал помоложе.
— По нашим местам челнок проходимей, — сказал Анатолий Иванович.
Слегка подпрыгивая на одной ноге, он уложил в челнок плетушку, мешок, ружье и костыли.
— Тебя как звать? — спросил генерал постарше.
— Анатолий Иванович. А тебя?
— Сергей Петрович, а его Николай Макарыч.
Анатолий Иванович уперся руками о борта, скакнул в челнок и перебрался на корму. Генералы, шурша плащами, устроились на узких дощечках, положенных поперек челнока. Упираясь веслом в твердое дно, Анатолий Иванович повел челнок по мелководью вдоль берега.
— Ногу на войне потерял? — спросил генерал Сергей Петрович.
— Ага.
— Награды есть?
— Солдатская Слава третьей степени.
— Понятно, — сказал генерал успокоенно, видимо, считая орден солдатской Славы достаточным возмещением за потерянную ногу.
— Что за название такое «Березовый корь»? — спросил генерал Николай Макарыч.
Анатолий Иванович улыбнулся — он любил, когда его расспрашивали о мещерских особенностях.
— Законное слово. Березовый корь. Липаный корь. Исаев корь. Корь, еще корье говорят — низкорослый, кривой лесок. Почвы тут, на островках, такие, что настоящий лес не растет, одни кривулины.
— А «пожанька»?..
— Островок луговой, где в любой год косят. А вот «кулички» — это островки, где можно косить лишь в сухой год, в мокрый — непролазная топь.
— И там кулики водятся?
— Коли будет время, мы за Березовый съездим, там как раз «куличок», полно чернышей, чибисов, бекасов на выстреле. Только доставать их оттуда трудно — ни пройти ни проехать.
— В каждом месте свои речения!
— Это верно! — воодушевился Анатолий Иванович. — У нас все на свой лад. Лесок на речной косе — «косица», гонобобель — «дурнава», ежевика — «чумбарика», чирок — «чиликан», а красноголовый нырок — вовсе «шушпан»!
— Это же одежда такая? — неуверенно сказал генерал Сергей Петрович.
— У всех одежды, а у нас — нырок!
— Ишь, хитрые! — засмеялся молодой генерал.
Он достал из кармана серебряный портсигар, щелкнул крышкой и, просунувшись вперед, протянул Анатолию Ивановичу. Тот осторожно взял папиросу своими обветренными руками, с толстым наростом на первом суставе среднего пальца.
— Это что у вас? — спросил генерал Николай Макарыч, видать, человек приметливый и любознательный.
— От скобы, при отдаче набило.
Защищая ладонью огонек, генерал дал ему прикурить от плоской блестящей зажигалки. Анатолий Иванович с наслаждением затянулся. Наконец-то он был в своей стихии: озеро, челнок, рассекающий тихую, темную воду, хороший разговор, уважительная повадка больших, незнакомых людей, вверивших ему свою удачу. До сегодняшнего дня они слыхом не слыхали ни о каком Анатолии Ивановиче, а теперь, может, и в Москве о нем вспомнят, а коли еще приедут сюда, так непременно попросят, чтобы он их вез на охоту.
