Поезд сирот - [10]

Поезд мы сперва слышим, а потом уже видим. Негромкий гул, легкая дрожь под ногами, басовитый свисток – сперва чуть слышный, но нарастающий по мере приближения состава. Мы вытягиваем шеи, смотрим на рельсы (хотя одна из наших попечительниц, миссис Скетчерд, кричит визгливо: «Де-ти! Де-ти, на место!»), и вот он внезапно появляется: черный паровоз нависает над нами, тенью застилает платформу, с шипением выпускает пар – будто огромный одышливый зверь.

Я в группе из двадцати детей самого разного возраста. Все мы отмыты, одеты в подаренную благотворителями одежду, на девочках белые передники и толстые чулки, на мальчиках штанишки, застегнутые под коленом на пуговицы, белые рубашки, галстуки, пиджачки из толстой шерсти. Тот октябрьский день выдался теплым не по сезону, бабье лето, как выразилась миссис Скетчерд, и все мы на платформе обливаемся потом. У меня волосы прилипли к шее, в жестком переднике очень неудобно. В одной руке я сжимаю коричневый чемоданчик, в котором, помимо креста, лежит все мое недавно приобретенное имущество: Библия, две смены одежды, шляпа, черное пальто – оно мне мало на несколько размеров, пара туфель. На пальто, с внутренней стороны, одна из добровольных сотрудниц Общества вышила мое имя: Niamh Power.

Да, именно так. А произносится «Ниев». В графстве Гэлвей это вполне расхожее имя, в ирландских районах Нью-Йорка оно тоже встречается нередко, но там, куда повезет меня поезд, оно явно не годится. Дама, которая несколько дней назад вышивала эти буквы, цокала за работой языком.

– Очень надеюсь, что вы не слишком привязаны к этому имени, маленькая мисс, потому как могу вас заверить: если вас, на ваше счастье, кто-то возьмет в семью, ваши новые родители сразу дадут вам другое.

Папа называл меня «моя Ниев». Но я не особенно привязана к этому имени. Я знаю: его трудно произносить, звучит оно по-чужому, а для тех, кто не понимает, еще и некрасиво – нагромождение разномастных звуков.

Никто не проявляет ко мне сочувствия по поводу моих утрат. У каждого из нас своя грустная история: иначе мы бы здесь не оказались. Общее понимание – лучше не говорить о прошлом, и тогда с утратой памяти может прийти утешение. Общество помощи обращается с нами так, будто родились мы в момент поступления к ним: как мотыльки, вылупившиеся из коконов, мы сбросили наши прошлые жизни и с Божьей помощью скоро перепорхнем в новые.

Миссис Скетчерд и мистер Куран, застенчивый, с каштановыми усами, выстраивают нас по росту, от самого высокого к самому маленькому, что также означает – от старшего к младшему; младенцев держат на руках те, кому больше восьми. Миссис Скетчерд всовывает одного из них мне в руки еще до того, как я успеваю запротестовать, – оливковая кожа, косые глазки, год и два месяца, звать Кармин (я уже понимаю: скоро он будет отзываться на другое имя). Он цепляется за меня, как перепуганный котенок. С чемоданчиком в одной руке, а другой прижимая к себе Кармина, я, покачиваясь, взбираюсь по ступеням в вагон; подскакивает мистер Куран, забирает у меня поклажу.

– Головой немножко соображай, девочка, – бранит он меня. – Свалишься – раскроишь вам обоим черепа; тогда придется вас здесь оставить.

Деревянные скамейки в вагоне все расположены по ходу поезда, кроме двух отделений впереди, разделенных узким проходом. Я нахожу для нас с Кармином три места, мистер Куран закидывает мой чемодан на полку. Кармину скоро взбредает в голову слезть с сиденья, и я так занята попытками его отвлечь, чтобы не сбежал, что почти не замечаю, как в вагон влезают остальные и он начинает заполняться.

Миссис Скетчерд стоит в голове вагона, держась за две кожаные спинки сидений, рукава ее черного плаща напоминают вороньи крылья.

– Этот поезд, дети, называется «Поездом сирот», и вам очень повезло, что вы в нем оказались. Вы уезжаете из злого мира, полного невежества, нищеты и порока, а впереди вас ждет достойная сельская жизнь. Во время поездки вы должны придерживаться простых правил. Проявляйте послушание, выполняйте все наши распоряжения. С уважением относитесь к наставникам. Бережно относитесь к вагону, не наносите ему никакого ущерба. Следите за поведением своих соседей. Говоря коротко, ведите себя так, чтобы мы с мистером Кураном вами гордились. – Она повышает голос, мы устраиваемся на своих местах. – Когда вам позволят выйти из вагона, оставайтесь там, где вам будет указано. Уходить куда-либо самостоятельно строго запрещается. А если вы станете вести себя недостойно и нарушать установленные правила, вас немедленно отправят обратно и оставят на улице – без какого бы то ни было попечения.

На младших эта тирада производит сильное впечатление, но те из нас, кому шесть-семь или больше, уже не раз слышали ее перед отъездом в приюте во всевозможных вариациях. Слова пролетают мимо моего сознания. Меня больше волнует то, что Кармин голоден, да и я тоже. На завтрак нам дали только кусочек черствого хлеба и жестяную кружку молока, и было это очень давно, еще не светало. Кармин капризничает, жует ладошку, видимо, привык так себя утешать. (Мейзи, например, сосала большой палец.) Но я не знаю, как спросить, когда нас покормят. Покормят, когда у попечителей будет время раздать еду, – и этого не изменишь никакими уговорами.