Поезд на Солнечный берег - [35]

Ровена сообразила, что допустила оплошность, но даже виду не подала.

– Представь себе, я тоже так думала, – отозвалась она, с восхитительным безразличием пожимая плечами. – Но этот придурок меня повсюду преследует. Прямо не знаю, как мне избавиться от его ухаживаний. – Она свистнула сумке и опустила мышь на пол. – А как у тебя дела с Филиппом?

– Все замечательно, – ответила Матильда, улыбаясь.

– В самом деле? – с сомнением спросила Ровена. – Мне почему-то всегда казалось, что на него нельзя положиться.

– Ты просто его плохо знаешь, – улыбнувшись еще шире, возразила Матильда. Она позвонила автоприслуге и велела принести коктейли.

На полу питонья сумка кружила возле белой мыши. Вкатился робот-бармен, неся два сверкающих подноса, уставленных бокалами с содержимым на любой вкус и любую безвкусицу. Девушки сидели в креслах, пили и болтали. Они говорили о моде, о межпланетных путешествиях, о кино, о новом способе подтяжки кожи, которую изобрел профессор Пробиркин.

– Представляешь, – с увлечением говорила Ровена, – это что-то совершенно фантастическое! Просто и гениально, а какой результат! Ни единой морщинки!

– И как же он этого добивается? – довольно вяло осведомилась Матильда. Больше всего ее в этот момент занимало, отчего Филипп уже второй день не звонит ей.

На полу питонья сумка сделала хищный прыжок, намереваясь поймать мышь, но та отскочила в сторону. Ее усы встали дыбом.

– Предупреждаю, – пропищала она, не сводя глаз с питона, – так просто я не дамся.

– Чего? – удивленно спросила сумка.

– Того, – передразнила ее мышь. – И вообще, я невкусная.

– Это мы еще проверим, – отозвалась сумка. На что расхрабрившаяся мышь высунула язык, вытаращила глаза и скорчила совершенно зверскую рожу.

– Ой, – пролепетала струхнувшая сумка. – Ты что это творишь, а?

– Сначала, – рассказывала Ровена, – с пациента сдирается вся кожа. Потом она разглаживается утюгом, и Пробиркин говорит – тут самое главное, чтобы утюг был не слишком горячий, не то останутся ожоги. Каждую складку надо как следует отутюжить, а после этого кожу ставят на место, зашивают по месту разреза, а рубец полируют лазером. Вот и все!

– С ума сойти, до чего дошла наука! – вздохнула Матильда и допила свой коктейль.

– Ну да, – подтвердила Ровена. – Сейчас мне уже 18, приличный возраст, так что через год-два придется делать подтяжку по методу Пробиркина. А ты когда собираешься?

– Не знаю. – Матильда покраснела. – Филиппу и так нравится, что я ничего с собой не делаю.

– Что он может в этом понимать! – фыркнула Ровена. – Еще по коктейлю?

А за креслами, в которых сидели девушки, мышь, вооружившись помадой Матильды, как шпагой, наступала на питонью сумку, которая нервно пятилась.

– Я тебе физиономию разукрашу! – грозилась мышь.

– Только не это, – лепетала питонья сумка, – умоляю! У меня и так бок болит ужасно… – И она, осев на пол, затряслась в тихом плаче. – Никто меня не любит! – сквозь слезы пожаловалась она. – Все только и думают, как бы меня обидеть! Хозяйка набивает всякой дрянью, да еще швыряет так, словно я простая вещь… этот вот недавно меня поколотил… а теперь и ты не хочешь, чтобы я тебя съела. – Она утерла слезы и с надеждой покосилась на мышь.

– А тебе бы самой хотелось, чтобы тебя съели? – отозвалась та, воинственно топорща усы.

– Нет, – вздохнула сумка. – Да и, если честно, не так уж я и голодна.

– Ну конечно, с такими-то объемами, – безжалостно заметила мышь. – Ты не думала о том, чтобы сесть на диету?

– А зачем? – пожала ручкой сумка. – После всех этих диет только сильнее есть хочется. И вообще, у нас на Мертиплюке не принято ни в чем себе отказывать.

– А Мертиплюк – это далеко? – спросила мышь.

Ровена допила очередной бокал. Глаза ее затуманились. Бармен у Вуглускров был сконструирован на совесть, и все, что он подавал, всегда было наивысшего качества.

– Хорошо, что у вас с Филиппом все хорошо, – сказала она. – Кстати, он заедет к тебе сегодня?

– Не знаю, – неуверенно ответила Матильда. – Надо бы ему позвонить.

Она велела видеофону вызвать на связь квартиру Филиппа. Экран некоторое время молчал, затем на нем показались очертания комнаты, и чья-то зеленая физиономия, кашлянув, втиснулась в него сверху. Ровена вздрогнула от неожиданности.

– Вампир на проводе, – доложил Лаэрт.

– Лаэртик, это Матильда, – сказала красавица нежным голосом. – Куда запропастился этот негодник?

Лаэрт прочистил горло, принял правильное положение и завел глаза под потолок.

– Никуда, – подумав, сказал он.

– Где же он? – спросила огорченная Матильда.

– Где-то, очевидно, – предположил Лаэрт. – Эй, ты там, поосторожнее! – завопил он на кого-то невидимого. – У нас сегодня все системы сломались. Приходили какие-то двое, а потом он ушел.

– И далеко? – упавшим голосом спросила Матильда.

Лаэрт хотел ответить, но неожиданно экран погас, и надпись на нем объявила об обрыве связи.

– Где же он? – спросила Матильда.

Сон пятнадцатый

Филипп был далеко. Он стоял у подножия маяка, задрав голову. Маяк был громаден, величествен, необозрим. Он вознесся над Городом, и звезда на его верхушке сверкала, не переставая, днем и ночью. Никто не знал толком, кто построил маяк и для чего. Кажется, в прежние времена по нему отыскивали путь заблудившиеся воздушные корабли, когда случался туман или сгущалась тьма, но потом министерство погоды объявило осадки вне закона, было запущено новое солнце, и о маяке забыли. Генерал Дромадур изредка вспоминал о нем, потому что мечтал поставить на маяке вместо путеводной звезды свою статую, благословляющую город, но у генерала было много других дел. Долгие годы он воевал с цветами-мутантами: орхидеями, колокольчиками, васильками и ландышами, обладавшими способностью в определенных условиях преображаться в людей. Борьба отнимала много времени, а средств – и того больше, потому что цветы были коварны и наносили удары там, где он не ожидал. Благодаря этому звезда на маяке светила до сих пор.