Поезд на рассвете - [38]

Гроб вынесли из дома.

У порога стояли широкие приземистые сани. Они были запряжены парой вороных. Сани закрыли ковром. Поставили на них гроб. Рядом положили крышку.

Кони пошли со двора…

На той же неделе, через два дня после похорон, Юрка освободился от сердюковской опеки. Собрал свои да материны вещи — только то, что они нажили раньше, до Сердюка, — и ушел. Ирина Ивановна уговаривала остаться у них, ну не насовсем — хотя бы до конца учебного года, однако в искренность ее слов Юрка не верил, тем более что сам-то Сердюк помалкивал. Юрка не согласился. Он ушел к школьному товарищу — на короткое время, пока устроится работать и получит общежитие.

Когда классный руководитель Галина Федоровна узнала об этом, она пригласила Юрку к себе домой. Стала угощать чаем и понемногу расспрашивать, как он думает жить дальше. Выслушав его, сказала:

— Бросать учебу, Юра, я бы тебе не советовала. А жить ты бы мог и у меня. Столько, сколько тебе будет нужно. Ты же видишь — я ведь тоже одна… и мне частенько бывает несладко. Ты это понимаешь.

Юрка не знал, как ей ответить, чтобы случайно не обидеть. Он стеснялся учительницы, он никогда бы не посмел обременить ее лишними хлопотами, заботами о нем, и уж совсем недопустимым, позорным представлялось ему положение иждивенца, нахлебника Галины Федоровны.

— Спасибо вам большое, — сказал Юрка. — Но я уже все обдумал… и решил. Пойду работать… А учебу не брошу, честное слово. Буду ходить в вечернюю.

— А ты все-таки еще подумай, не торопись. В таких делах торопиться не нужно, поверь мне… Если же ты хочешь побыстрее стать самостоятельным, то, может быть, лучше сначала поступить в ремесленное училище? Получишь специальность — вот тогда и работай. Понравится специальность — совершенствуйся дальше, иди в техникум, институт… Не думал об этом?

— Нет… про ремесленное как-то не подумал, — устыдился Юрка своей неосведомленности.

— А оно тем и хорошо, что быстро дает в руки дело, специальность. Без квалификации куда ты сейчас пойдешь?

— На стройку, разнорабочим, — был у Юрки готов ответ.

— Только что — разнорабочим. А в нашем районе, кстати, как раз и есть училище, которое готовит строителей. Я там бывала по общественным делам, знаю директора. У них отличная учебная база. Есть общежитие, столовая, спортзал… Вот, Юра, и давай договоримся: еще разок все взвесь, обдумай и потом приходи ко мне. А я тем временем съезжу в училище, поговорю с директором, узнаю, смогут ли тебя принять в середине года. Но думаю — примут, пойдут навстречу. В порядке исключения. Надо будет — поможет райком комсомола… Что ты отстал немного — это ничего, дело поправимое. Программу быстро бы наверстал. Подналег бы — и догнал ребят. Верно? Я не сомневаюсь… Ну — пей чай, а то остыл. Давай-ка горяченького подолью… И пирог бери. Это же я сама пекла. Бери, не стесняйся…

Юрку приняли. В группу каменщиков-бетонщиков. На первом практическом занятии он не знал, как держать мастерок и как набирать им раствор, чтобы не капал на ботинки и не летел в разные стороны… В день выпускного экзамена его кладку строгая комиссия признала отличной.

Сразу после ремесленного Юрку и еще несколько ребят определили в шахтостроители. Управление, где их оформили на работу и представили бригадиру, находилось в пригороде, у восточной окраины, участок, на котором надлежало проявить себя новичкам, — километрах в семи. Там, в открытой степи, среди пшеничных полей, на богатых пластах коксующегося угля закладывали мощную современную шахту, так что бригаде каменщиков, а в ней — юному горячему пополнению, было где развернуться, себя показать. Поселили ребят рядом с управлением, в новом общежитии. На работу и обратно возили грузовиком с поперечными, без спинок, лавками в кузове.

Отсюда, из рабочего общежития, бригада и проводила Юрку в армию. До этого он дважды получал бронь — отсрочку от службы: невпроворот было дел у строителей в послевоенном Донбассе. Да все же и за Юркой явилась повестка, и ему протрубили сбор.

…Зарницы отыграли. Они отдалились, утратили силу, стали вспыхивать реже и постепенно угасли. Темной, без единого проблеска, глыбой давило на землю небо, но эта глыба еще не всю влагу выжала из себя и рассеяла. Одним краем, распластанным крылом дождевая полоса зацепила-таки, достала железную дорогу и бегущий поезд. Оконное стекло перед Юркой сперва взялось мелкой рябью, потом — косыми хлесткими штрихами и вскоре заплыло сплошной мокренью. «Достал дождик и нас, — подумал Юрка, понемногу отходя от тяжелых воспоминаний. — В Доле тоже, наверно, идет. Хороший дождик. Большие просторы захватил. Земле — благодать».

Юрка все чаще посматривал на часы и все больше начинал волноваться. Скоро Доля. Скоро он увидит ее. Последние минуты. Последние километры… А дальше, за нею, останется считать перегоны до Ясногорска. Там он, Юрка уже решил, сдаст вещи в камеру хранения и прежде всего пойдет на кладбище, на могилу матери. За два года, что он отсутствовал после отпуска, заросла, наверно, могила дикой травой, оплыла и осела. Пооблезла и краска с оградки памятника. Надо сразу же, в мае, все подправить, привести в порядок… Он и в отпуск-то приезжал в свои края ради того, чтобы побывать на могиле. Ребята, сослуживцы, приглашали к себе домой, в семьи: один — на Киевщину, другой — на Алтай. Но Юрка поехал в Ясногорск.