Поэты все неизлечимо одиноки - [2]

Чужих друзей и карточных утех

Вот и сейчас вы безмятежно спите

И снится вам у барышень успех…

Петербургский призрак

Я б по Невскому промчался,

Как и прежде, на санях.

Я с цыганкой повстречался

Наяву бы, а не в снах.

А потом бы в ресторане

С ней одной пустился в пляс…

Только время не обманешь,

Но оно обманет нас.

У московского вокзала

Целый табор, как тогда.

Мне одна из них сказала:

Погадаю, чтоб беда

Обошла тебя бы барин…

Только что-то здесь не так…

Был бы, может, я в ударе

Был бы это добрый знак.

Но не тот сегодня Невский

Ни саней, ни ямщиков…

Лишь в коротких юбках девки

На ночь ищут мужиков,

Да облезлые цыганки

Не пьяны, зато глупы

Так и смотрят на карманы,

Тех, кто верит в знак судьбы.

…Умер старый век, и нравы

С ним исчезли без следа…

Вместо дам одни шалавы,

И бродяги — господа.

Было ж время золотое,

Только им, откуда знать!

Я смотрю вокруг с тоскою

И ругаю: вашу мать!

Тех, кто сделал здесь такое,

Тех, кто Невский мой сгубил…

Похожу и успокоюсь —

Я ведь призрак! Сам забыл.

Всё опять бы повторил

Снег. Зима. На небе месяц

Снова звёздочки пасёт.

Только я опять не весел

Грусть-тоска меня сосёт.

От чего мне жизнь такая

Ну, никак не взять мне в толк.

Где-то там родная стая…

Одинокий старый волк

Ей такой, как я, не нужен

У неё есть свой вожак.

Я уйду куда-то в стужу,

Презирая смерть и страх.

Может там, в лесах бескрайних,

Я себе найду приют.

Может быть, умру случайно,

Под охотничий салют?

А пока смотрю на небо

Тихо вою на луну…

Вот попробовать тебе бы

Испытать мою вину.

А вина моя лишь старость,

Но ведь я не человек…

Почему же стал мне карой

Мой короткий волчий век?

За собой грехов не знаю,

Как и все по волчьи жил.

А была бы жизнь вторая

Всё опять бы повторил…

Изгои

За горизонтом скрылся Севастополь

Вокруг одно лишь море за кормой.

Там впереди нас ждёт Константинополь,

Но почему то я хочу домой.

Хочу домой в берёзовые рощи

Хочу домой — в бескрайние поля.

Быть может, кто-то скажет: чего проще,

Скорей сойди на берег с корабля!

Вернись назад и Родине покайся

В грехах своих, во всех своих делах

И ей в любви как матери, признайся,

И перед ней склони трёхцветный флаг!

Тогда она тебя, быть может, примет

Простит, быть может, где-то в лагерях…

Я знаю, не простит и не обнимет —

Она теперь чужая нам земля!

Уходим мы — последние изгои.

Бесславно свой закончили поход…

И завтра утром, там, за Чёрным морем,

Начнётся не библейский — наш исход!

Я стал давно седым

Я не хожу по улицам ночами

Я лучше буду дома пить боржом,

Зато НКВД со стукачами

Не встречу, как мой дед в тридцать седьмом…

Не встречу сам себя в лихих девяностых —

Одну шпану. С ножами. И не раз.

Я стал давно седым и очень взрослым,

И новый век давно уже у нас…

Теперь на мир смотрю с тоской в окошко,

На пьяных, припозднившихся в ночи.

Смотрю на них, и вижу своё прошлое

И слышу, как жена опять кричит,

Что я с друзьями снова был в загуле,

Пройдя сквозь ночь, едва пришёл домой…

Но, слава богу, не свистели пули,

И, слава богу, я ещё живой.

Моя душа так жить давно устала

И нет друзей. И не к кому ходить.

И снова ночь. Бессонница достала…

А может, правда, взять и побродить

По закоулкам памяти немного,

И встретив одинокого бомжа,

С ним поболтать у отчего порога

И покурить с ним, молча. Не спеша.

Вернуться снова в тёплый дом уютный,

Где на столе боржоми не допит,

Чтоб снова молодым проснуться утром,

И вспомнив ночь, воскликнуть: не убит!

На руинах забытого детства

На руинах забытого детства

Я стою, а вокруг лишь бурьян.

Псы цепные зашлись по соседству,

Потому, что сосед снова пьян.

Впрочем, что же ему остаётся

В этой, брошенной Богом, глуши?

И, конечно, с утра он напьётся

Самогонки своей от души,

Чтобы не было слишком тоскливо

Дни и ночи с луной коротать.

И в несчастье своём он счастливый —

Лишь умеющий пить. А страдать

Для него, впрочем, также привычно,

Как привычно с тоскою дружить.

Вдалеке от соблазнов столичных

Так, как он, я не смог бы прожить.

Потому, может быть, и не тянет

Слишком часто в родительский дом.

Но, возможно, таким русским пьяницам

Я завидовать буду потом…

Душа и муза

Я для всех, по жизни, был тихоней

Тихо жил и жить давал другим.

Но с душой закрытой посторонним

Был совсем не тем и не таким.

Я при всех к себе был слишком строгим

Своим чувствам выход не давал,

А любил, так сразу очень многих

Но к друзьям, почти не ревновал.

И не жизнь была у нас, а счастье ….

А на самом деле всё — игра

По ночам я рвал себя на части

И с душой ругался до утра!

Как-то раз я в пьяном был угаре

И ударил Музу не со зла,

А она, как баба на базаре,

К матери послала и ушла.

Много дней я водку пил безбожно,

Музу не дождавшись, а она,

Может быть, нашла себе Серёжу,

Лучшего, чем я. Моя вина!

В эти дни глубокого запоя

Я мечтал лишь только об одном:

Пусть меня друзья не беспокоят

Или пусть приходят, но с вином!

Но когда-то всё, увы, проходит

И запой, и жизнь иногда…

Мы опять с душою ладим вроде

В общем, всё как было и всегда.

Только не дождусь, похоже, Музу

Это мой, видать, последний стих,

Ведь она, мотаясь по Союзу,

Ублажает рифмами других…

Арбат

Хотел бы верить, что вернусь обратно

Я в этот город, пусть, хотя б на час,

Чтобы пройтись по старому Арбату,

Где я бывал за жизнь свою не раз.

Где слушал я когда-то Окуджаву,

Высоцкого когда-то здесь встречал.

И где-то здесь любовь моя сбежала…