Поэты пражского «Скита» - [97]

Воздух после дождя, облака одичалой сирени,

Лес шумящий впотьмах и внезапный малиновый свет.

И на розовой клумбе, обнявши худые колени,

Дремлет маленький леший, чуть-чуть потемневший от лет.

«Меч». 30.1.1938

«Ранним утром в дальнюю дорогу…»

Ранним утром в дальнюю дорогу

Вышли тополя из темноты.

Просыпаясь, птицы бьют тревогу,

Поднимают головы цветы

И глядят блестящими глазами,

Широко раскрытыми глядят,

Как стволы с воздетыми руками

Друг за другом в воздухе скользят, —

Как идут немые пилигримы,

Покидая темный этот сад,

Мимо сонного тумана, мимо,

И в разорванных плащах до пят…

И над ними облака в смятеньи

Расступаются перед зарей:

В сад иной высокие ступени

Открывает ангел часовой.

«Меч». 30.1.1938

«Остывает земля, изнуренная светом и зноем…»

Остывает земля, изнуренная светом и зноем,

Гаснет желтая пыль, и дома закрывают глаза.

Так усталый священник качается пред аналоем,

Так склоняется он, заслоняя собой образа.

Так дрожат в полутьме восковые тяжелые свечи,

Догорая, — так тяжкое горе смыкает уста…

И тяжелые черные тени ложатся на плечи,

И, как церковь, безмолвна душа, и, как церковь, пуста.

Разве где-то в притворе, совсем в темноте на коленях

Лишь глухую старуху увидишь на вечном посту

Или нищего, что, томясь на просторных ступенях,

Заскорузлую руку напрасно простер в пустоту.

«Меч». 1.V.1938

«Цветет каштан. И розовые свечи…»

Цветет каштан. И розовые свечи,

Томясь в вечернем воздухе, горят.

Слепые лепестки мне падают на плечи

И, кажется, со мною говорят.

Мелькают ласточки над синею водою,

В вечернем небе меркнет тихий свет.

Мы в сумерки идем (вдвоем с судьбою)

И с нами розовый каштанов цвет.

Ирина БЕМ >*

ОРФЕЙ [114]

I Орфей

ОРФЕЙ

В те дни, когда божественный Орфей

Дерзнул спуститься в царство Персефоны,

Он, гласом струн и пеньем вдохновленный,

Смутил сердца безжалостных теней.

Она пришла легчайшею стопой,

С земной любовью трогательно схожа…

О, если б в оны дни мы жили тоже,

Поверь, и я б спустилась за тобой.

1939

«Жить всерьез, и каждой новой роли…»

Жить всерьез, и каждой новой роли

Отдавать весь пыл, всю скорбь души;

Забывать и как бы с первой болью

Видеть, что на смену своеволью

Своеволье горшее спешит.

Забывать и полной мерой мерить,

Ставить все на нечет или чет,

И, года считая суеверно,

Знать, что даже дней высокомерность

Ничему не сможет научить.

1937

«О, если б знать, о, если бы предвидеть…»

О, если б знать, о, если бы предвидеть,

О, если б время повернуть назад!

Душа не слышит гласа Немезиды

И, обреченная, не может знать.

Ты мудростью мудра прошедшей только,

Душа моя, и ныне знаешь ты,

Что надо было просто, как ребенку.

Сказать нельзя, и руку отвести.

Непоправимое, как слово…

Вот все расходятся и свечи тушат.

Мой дом готов. Но как он страшен, новый,

Когда твой светлый дом уже разрушен.

1938

«Каждый день приносит новые тревоги…»

Каждый день приносит новые тревоги,

Каждый час горит бессмертная душа.

Все еще, волнуясь и спеша.

Ты стоишь у ночи на пороге.

Тело, как усталый раб, подъемлет бремя,

И в бессильи плачет, как дитя, навзрыд;

Но душа не внемлет, а горит,

Краткой жизни сокращая бремя.

1939

II Ныне

АНДРОМАХА I

Κορυθαίολος[115], Гектор, ты бился и умер героем…

Андромаха, жена твоя бедная, ткала и пела,

А потом увидала со стен многоветренной Трои,

Как влачил победитель когда-то прекрасное тело.

А потом она видела: сын твой, надежда и гордость,

Тот, что матери в старости будет опорою верной,

Тот, что Гектора будет отважней, когда победители вторглись,

Был со стен многоветренной Трои безжалостно свергнут.

А потом она видела, но уже тупо, без страха,

Как высокий приамовский дом разорили дотла.

Андромаха, сестра моя бедная, белых локтей Андромаха,

Как могла пережить ты все это и — пережила?

«О, если б сон, о, если б сон без снов…»

О, если б сон, о, если б сон без снов!

Забыть, забыть об этих днях и бедах…

О, если б друг, но другу не поведать,

Не передать тоски сквозь косность слов.

О, если б смерть, но страшный прах;

О, если б тот, кто говорит, что любит,

О, если б он! Но между нами люди,

Слов непрощенных боль и будущего страх.

Грядущий день — лишь повесть новых бед,

И утро — лишь исход для новых теней.

О, если б ночь и сон без пробужденья,

О, если б ночь, которой утра нет!

1939

«Только не о том, что сейчас…»

Только не о том, что сейчас,

Только не о том, что сегодня,

Только не о гневе Господнем,

Что так страшно карает нас!

А о марте, о снеге, что тает,

О немом прорастании злаков,

О безветренном море фаяков[116],

Где играла с мячом Навзикая.

Но это ты можешь только сейчас,

Но это ты смеешь еще сегодня,

Но знай, что твой не минует час

И ты не уйдешь от гнева Господня.

Тоскуя, тоскуя безмерно и страшно скорбя,

Все выплакав слезы, и боле утрат не считая,

Душа моя, пленница, как ты уйдешь от себя

К тем синим волнам, где увидел Улисс Навзикаю?

МОЛИТВА

Как древле, Господи, Тобой прощенный Ной

Увидел выси, всплывшие, как мели,

И первой ветви радостную зелень

Над укрощенных вод голубизной,

И нам увидеть дай прощенные поля

И грады, спящие во тьме ночной беспечно,

И все забыв, пусть вновь о мире вечном

Молиться смеет страдная земля.

1940

«Говорят, что я еще молода…»

Говорят, что я еще молода

И на девочку будто похожа…

Во время войны и голода

И я постарею тоже.

И будут белые пряди,