Поэты эпохи Возрождения - [34]

Романтизм востребовал многое в елизаветинской литературе, что целые века находилось в небрежении – в том числе и сонет, огромные возможности которого впервые показал именно Сидни. Чарльз Лэм (1775–1834) в своем эссе «Некоторые сонеты Филипа Сидни», видно, отчаявшись объяснить их прелесть, просто цитирует подряд четырнадцать своих любимых сонетов. Джон Китс, один из лучших поэтов-романтиков, продолжая сонетную традицию, выводит ее не столько от Шекспира, сколько от «Астрофила и Стеллы». Его сонет, начинающийся словами: «How many bards guild the lapses of time» –

Как много славных бардов золотят

чертоги времени… –

не есть ли реминисценция из трактата Сидни: «Природа – бронзовый кумир, лишь поэты покрывают его позолотой»?

Сэр Филип Сидни (1554–1586)

Не выстрелом коротким наповал (Из книги сонетов «Астрофил и Стелла»)

Не выстрелом коротким наповал

Амур победы надо мной добился:

Как хитрый враг, под стены он подрылся

И тихо город усыпленный взял.

Я видел, но еще не понимал,

Уже любил, но скрыть любовь стремился,

Поддался, но еще не покорился,

И, покорившись, все еще роптал.

Теперь утратил я и эту волю,

Но, как рожденный в рабстве московит,

Тиранство славлю и терпенье холю,

Целуя руку, коей был побит;

И ей цветы фантазии несу я,

Как некий рай, свой ад живописуя.

Как медленно ты всходишь, месяц томный

Как медленно ты всходишь, Месяц томный,

На небосклон, с какой тоской в глазах!

Ах, неужель и там, на небесах,

Сердца тиранит лучник неуемный?

Увы, я сам страдал от вероломной,

Я знаю, отчего ты весь исчах,

Как в книге, я прочел в твоих чертах

Рассказ любви, мучительной и темной.

О бледный Месяц, бедный мой собрат!

Ответь, ужели верность там считают

За блажь – и поклонения хотят,

Но поклоняющихся презирают?

Ужель красавицы и там, как тут,

Неблагодарность гордостью зовут?

Ужели для тебя я меньше значу

Ужели для тебя я меньше значу,

Чем твой любимый мопсик? Побожусь,

Что угождать не хуже я гожусь, –

Задай какую хочешь мне задачу.

Испробуй преданность мою собачью:

Вели мне ждать – я в камень обращусь,

Перчатку принести – стремглав помчусь

И душу принесу в зубах в придачу.

Увы! мне – небреженье, а ему

Ты ласки расточаешь умиленно,

Целуешь в нос; ты, видно по всему,

Лишь к неразумным тварям благосклонна.

Что ж – подождем, пока любовь сама

Лишит меня последнего ума.

Песнь пятая

Когда во мне твой взор надежду заронил,

С надеждою – восторг, с восторгом – мыслей пыл,

Язык мой и перо тобой одушевились.

Я думал: без тебя слова мои пусты,

Я думал: всюду тьма, где не сияешь ты,

Явившиеся в мир служить тебе явились.

Я говорил, что ты прекрасней всех стократ,

Что ты для глаз – бальзам, для сердца – сладкий яд,

Что пальчики твои – как стрелы Купидона,

Что очи яркостью затмили небосвод,

Что перси – млечный путь, речь – музыка высот,

И что любовь моя, как океан, бездонна.

Теперь – надежды нет, восторг тобой убит,

Но пыл ещё живёт, хотя, сменив свой вид,

Он, в ярость обратясь, душою управляет.

От славословий речь к упрёкам перешла,

Там ныне брань звучит, где слышалась хвала;

Ключ, заперший ларец, его ж и отпирает.

Ты, бывшая досель собраньем совершенств,

Зерцалом красоты, обителью блаженств

И оправданьем всех, без памяти влюблённых,

Взгляни: твои крыла волочатся в пыли,

Бесславья облака лазурь заволокли

Твоих глухих небес, виной отягощённых.

О Муза! ты её, лелея на груди,

Амврозией своей питала – погляди,

На что она твои дары употребила!

Презрев меня, она тобой пренебрегла,

Не дай смеяться ей! – ведь, оскорбив посла,

Тем самым Госпожу обида оскорбила.

Ужели стерпишь ты, когда задета честь?

Трубите, трубы, сбор! Месть, моя Муза, месть!

Рази врага скорей, не отвращай удара!

Уже в моей груди клокочет кипяток;

О Стелла, получи заслуженный урок:

Правдивым – честный мир, коварству – злая кара.

Не жди былых речей о белизне снегов,

О скромности лилей, оттенках жемчугов,

О локонах морей в сиянье лучезарном, –

Но о душе твоей, где слово с правдой врозь,

Неблагодарностью пропитанной насквозь.

Нет в мире хуже зла, чем быть неблагодарным!

Нет хуже есть: ты – вор! Поклясться я готов.

Вор, Господи прости! И худший из воров!

Вор из нужды крадёт, в отчаянье безмерном,

А ты имея всё, последнее берёшь,

Все радости мои ты у меня крадёшь.

Врагам вредить грешно, не то что слугам верным.

Но благородный вор не станет убивать

И новые сердца для жертвы выбирать.

А на твоём челе горит клеймо убийцы.

Кровоточат рубцы моих глубоких ран,

Их нанесли твои жестокость и обман, –

Так ты за преданность решила расплатиться.

Да чтó убийцы роль! Есть множество улик

Других бесчинных дел (которым счёт велик),

Чтоб обвинить тебя в тиранстве окаянном.

Я беззаконно был тобой порабощён,

Сдан в рабство, без суда на пытки обречён!

Царь, истину презрев, становится Тираном.

Ах, этим ты горда! Владыкой мнишь себя!

Так в полом мятеже я обвиню тебя!

Да, в явном мятеже (Природа мне свидетель):

Ты в княжестве Любви так нежно расцвела,

И что ж? – против Любви восстанье подняла!

С пятном предательства что стоит добродетель?

Но хоть бунтовщиков и славят иногда,

Знай: на тебе навек лежит печать стыда.

Амуру изменив и скрывшись от Венеры

(Хоть знаки на себе Венерины хранишь),

Напрасно ты теперь к Диане прибежишь! –