Поэты эпохи Возрождения - [30]

Противоядие – сушеный скорпион.

Пьер Ронсар (1524–1585)

Великий французский поэт Возрождения. Родился в дворянской семье, был назначен пажом к наследнику престола, успешно ему служил, путешествовал за границей, но начавшая развиваться болезнь (глухота) заставила его оставить придворную карьеру и постричься в священники. Основатель (вместе с Дю Белле и другими) Плеяды – сообщничества поэтов, поставившего себе целью обновление и возвышение французской поэзии на пути подражания древним. Автор «Од» (первая книга поэта, 1550), «Гимнов», «Поэм» и трех замечательных циклов любовных сонетов, в которых он воспел соответственно Кассандру, Марию и Елену.

Пьер Ронсар. Гравюра XVI в.

Из сонетов Елене

Мадам, вчера в саду меня вы уверяли,

Что вас не трогает напыщенный куплет,

Что холодны стихи, в которых боли нет,

Отчаянной мольбы и горестной печали;

Что на досуге вы обычно выбирали

Мой самый жалостный, трагический сонет,

Поскольку стон любви и страсти жгучий бред

Ваш дух возвышенный всегда живей питали.

Не речь, а западня! Она меня манит

Искать сочувствия, забвения обид,

Надежду оплатив ценою непомерной, –

Чтоб над моей строкой лукавый глаз пустил

Фальшивую слезу. Так плачет крокодил

Пред тем, как жизнь отнять у жертвы легковерной.

«Быть может, что иной читатель удивится…»

Быть может, что иной читатель удивится

Предмету этих строк, подумав свысока,

Что воспевать любовь – не дело старика.

Увы, и под золой живет огня крупица.

Зеленый сук в печи не сразу разгорится,

Зато надежен жар сухого чурбака.

Луне всегда к лицу седые облака,

И юная заря Тифона не стыдится.

Пусть к добродетели склоняет нас Платон –

Фальшивой мудростью меня не проведете.

О нет, я – не Икар, не дерзкий Фаэтон,

Я не стремлюсь в зенит, забыв о смертной плоти;

Но и снегами лет ничуть не охлажден,

Пылаю и тону по собственной охоте.

«Комар, свирепый гном, крылатый кровосос…»

Комар, свирепый гном, крылатый кровосос

С писклявым голоском и с мордою слоновьей,

Прошу, не уязвляй ту, что язвит любовью, –

Пусть дремлет Госпожа во власти сладких грез.

Но если алчешь ты добычи, словно пес,

Стремясь насытиться ее бесценной кровью,

Вот кровь моя взамен, кусайся на здоровье,

Я эту боль снесу – я горше муки снес.

А впрочем, нет, Комар, лети к моей тиранке

И каплю мне достань из незаметной ранки –

Попробовать на вкус, что у нее в крови.

Ах, если бы я мог сам под покровом ночи

Влететь к ней комаром и впиться прямо в очи,

Чтобы не смела впредь не замечать любви!

«Оставь меня, Амур, дай малость передышки…»

Оставь меня, Амур, дай малость передышки;

Поверь, желанья нет опять идти в твой класс,

Где разум я сгубил и силы порастряс,

Где муки адовы узнал не понаслышке

Напрасно доверял я лживому мальчишке,

Который жизни цвет тайком крадет у нас,

То ласкою маня, то нежным блеском глаз,

С истерзанной душой играя в кошки-мышки.

Его питает кровь горячих юных жил,

Безделье пестует и сумасшедший пыл

Нескромных снов любви. Все это мне знакомо;

Я пленником бывал Кассандры и Мари,

Теперь другая страсть мне говорит: «Гори!»

И вспыхиваю я, как старая солома.

«Ступай, мое письмо, послушливый ходатай…»

Ступай, мое письмо, послушливый ходатай,

Толмач моих страстей, гонец моих невзгод;

Вложи в слова тоску, что душу мне гнетет,

И сургучом любви надежно запечатай.

Явись пред госпожой и, зоркий соглядатай,

Заметь: небрежно ли прекрасный взор скользнет

По горестным строкам – или она вздохнет –

Иль жалость выкажет улыбкой виноватой.

Исполни долг посла и все поведай ей,

Чего я не могу поведать столько дней,

Когда, от робости бледнея несуразной,

Плутаю в дебрях слов, терзаясь мукой праздной.

Все, все ей расскажи! Ты в немоте своей

Красноречивее, чем лепет мой бессвязный.

«Английский петрарка», или Гнездо Феникса (О Филипе Сидни)

Погиб наш Сципион, наш Ганнибал,

Петрарка наших дней и Цицерон,

Кому мой стих лишь причинит урон, –

Ведь он достоин Ангельских похвал.

(Уолтер Рэли, «Эпитафия на достопочтенного сэра Филипа Сидни, коменданта Флашинга»)

Период правления Эдуарда VII и Марии Католички, а также первые десять-пятнадцать лет царствования великой Елизаветы, были «тощими годами» для английской литературы, не ознаменовавшимися появлением ярких имен. Недаром автор предисловия к знаменитой антологии лирики 1557 года, так называемому «Сборнику Тоттела», впервые представляя широкой публике стихи Томаса Уайетта и графа Сарри, писал:

Ежели, паче чаяния, не всем придется по нраву утонченный стиль, непривычный для закосневших в дикости ушей, я обращаюсь за поддержкой к людям образованным – да защитят они своих ученых собратьев, авторов сей книги. А невежд я призываю умерить чтением оных стихов свое невежество и смягчить свинскую грубость, понуждающую их недовольно хрюкать от запаха сладкого майорана[16].

Действительно, после смерти графа Сарри настала довольно продолжительная пауза, в течение которой читатели и поэты переваривали преподанные им уроки неведомого доселе ренессансного изящества. Талант Джорджа Гаскойна обозначил канун нового рассвета. Но открыть заключительную, самую блестящую страницу английского Возрождения довелось лишь Филипу Сидни (1554–1586), которого современники справедливо назвали «английским Петраркой».