Поэты эпохи Возрождения - [113]

Весь день он ест, всю ночь потом блудит.

Так, в буйстве непрестанном чревных соков,

Он сделался притоном всех пороков.

Грехи стоят в нем на очереди:

Обжорство вышло, Похоть – заходи!

Мартышка на парнасе

Мартышка, что залезла на Парнас,

Мужлан, что возомнил себя Орфеем, –

Так ловко он обкрадывает нас,

Что мы его же, наглеца, жалеем.

Сперва он пьесы старые латал,

Старался, чтобы было шито-крыто;

Но, подкопив на сцене капитал,

Чужим умом живет уже открыто.

А где улики? Никаких улик;

Все вместе перемешено, как в каше.

Да он и сам забудет через миг,

Что стибрил. Было ваше – стало наше.

Глупец! как будто бы нужны очки

Увидеть, где – руно, а где – клочки.

Ода к самому себе

Безделью потакая,

Лежишь ты день-деньской

И празднуешь лентяя;

Поверь, что жизнь такая

С безвольем и тоской,

Как ржавчина, пожрут талант и разум твой.

Иль вправду Иппокрены

Источник иссушен?

И звонкие Камены

Затихли, удрученны,

Узрев, что Геликон

Отрядами сорок болтливых осквернен?

Проснись, развей досаду,

Подумай о другом, –

Что с бранью нету сладу,

А честный муж награду

Найдет в себе самом,

Не надобен ему рукоплесканий гром.

Пусть мелкота речная

На всякий вздор клюет,

Стихов не понимая;

Им, простакам, любая

Наживка подойдет.

Бедняги! их кумир – дешевый виршеплет.

Возьми же в руки лиру

И по струнам ударь,

Взлети к небес эфиру

И новый пламень миру,

Как сын Яфета встарь,

Добудь, своей судьбы и славы государь!

И если к правде глухи

В наш подлый век, забудь

О сцене-потаскухе –

И пой в свободном духе,

Свободный выбрав путь, –

Чтоб никакой осел не мог тебя лягнуть.

Джордж Чапмен (1559?–1634)

О первых тридцати трех годах жизни Чапмена известно не больше, чем о «темных годах» Шекспира. Неизвестно, учился ли он в университете: скорее всего, нет; но при том в знании античности соперничать с ним мог только Джонсон. Начиная с 1594 года Чапмен публикует ряд стихотворных книг: «Тень ночи», «Овидианский пир чувств», цикл сонетов «Венок мой моей возлюбленной Философии», «Геро и Леандр» (завершение поэмы, первые две песни которой написал Кристофер Марло), перевод первых семи книг «Илиады». Его рифмованная версия Гомера, исполненная истинно ренессансного духа, через двести лет вдохновила восторженный сонет Китса, а Кольридж назвал ее поэмой столь же оригинальной, как «Королева фей» Спенсера. В последующие годы Чапмен перевел всего Гомера, включая «Одиссею» и гимны. Как драматург, он начал в 1595 году с комедии, которую хвалили Джонсон и Шекспир, вместе с Джонсоном и Марстоном подвергся тюрьме за злободневные намеки на шотландцев в пьесе «Эй, к востоку!»; но для своих трагедий, изображающих подлые придворные нравы, благоразумно избрал недавние события при французском дворе. «Бюсси д’Амбуа» и «Месть за Бюсси д’Амбуа» впервые вводят в литературу героя, известного современному читателю по романам Дюма-отца. Как переводчик Гомера Чапмен пользовался покровительством принца Генри, а потом графа Сомерсета, но под конец жизни запутался в долгах и умер, измученный нуждой и кредиторами.

Джордж Чапмен. Гравюра Уильяма Хоула, 1616 г.

Из пьесы «Бюсси Д’Амбуа»

Жизнь человека – факел на ветру.

АКТ I

СЦЕНА 1

Бюсси Д’амбуа

Вселенной правит Случай, а не Разум,

Все здесь навыворот – успех и честь:

Богатство безобразит: лишь нужда

Творит и лепит образ человека.

Вельможи высятся, подобно кедрам,

Подвержены свирепству вечных бурь,

Как неискусный скульптор, взгромоздив

Колосса страшного с разверстой пастью,

С огромными руками и ногами,

Гордится этим – так волдырь сановный,

Раздутый спесью, властью и богатством,

Своей брезгливой миной, важной позой

И грубым тоном тщится показать,

Что в нем одном – вся слава королевства;

Когда на самом деле он подобен

Кумиру, состоящему всецело

Из извести, щебенки и свинца.

Жизнь человека – факел на ветру,

Непрочный сон и призрачное благо.

Как мореходы, доблестно пройдя

На крепких кораблях, обитых медью,

Средь бездн морских дорогами Нептуна

И опоясав целый шар земной,

По возвращеньи к берегам родным

Дают сигнальный выстрел, призывая

На помощь лоцмана, чтоб ввел их в гавань, –

Хоть это только бедный рыболов

Прибрежных вод, – так мы, избороздив

Моря Фортуны и стремясь домой

Под флагами удачи на раздутых

Кичливых парусах богатств и славы,

Должны на помощь Добродетель звать,

Чтоб, не разбившись, к берегу пристать.

(Ложится)

Входит М е с ь е с двумя пажами.

Месье

У государства множество нулей,

И лишь один монарх – та единица,

Что придает им цену. Взгляд его

юпитеровой молнии подобен

А голос грому. Он – как океан,

Непостижимый в глубине своей,

Неисследимый для умов и взоров.

От трона я теперь на волосок;

И если этот волос оборвется

Нечаянно, мне должно про запас

Иметь людей, решительных и верных.

Вот уголок зеленый, где найду

Я Д’Амбуа: он рыцарь и храбрец,

Но мир не оценил его достоинств;

За это он возненавидел свет

И скрылся в тень. Однако же он молод,

Честолюбив и многого достигнет,

Коль щедростью стремленья в нем разжечь.

Сейчас он мир бранит и в грош не ценит,

Но деньги и успех его изменят.

(Приближается к Д’Амбуа)

Месье

Да это Д’Амбуа!

Бюсси Д’амбуа

Он самый, сэр.

Месье

Уткнулся в землю, как мертвец? Воспрянь

И к солнцу обратись!

Бюсси Д’амбуа

Я не пылинка,

Чтобы резвиться в солнечных лучах,