Поэтические воззрения славян на природу - том 1 - [209]

как владыка громов, он может и посылать и задерживать дождевые потоки, а потому, вследствие уподобления дождя — крови, ему же присвоена и сила останавливать кровь и заживлять раны; то же воззрение находим и в наших заговорах «на остановление крови» (см. гл. XVIII). Скандинавская сага про Одина, уязвленного боровом, известна в Германии в следующей вариации: однажды Гакельнбергу (имя, принадлежащее Водану) привиделось в тяжелом сне, что он сражался с страшным кабаном. Он действительно встретил на охоте кабана и после упорной борьбы поразил его. Торжествуя победу, он ударил мертвого зверя ногою и воскликнул: «рази, если можешь!» Но удар был направлен так неосторожно, что острый кабаний зуб пронзил сквозь сапог ногу охотника, и от этой раны он вскоре умер.[2521] Сказание это напоминает летописную повесть о смерти Олега, который ступил ногою на череп своего издохшего коня, «и выникнучи змея, и уклюну и в ногу, и с того разболевся умьре».[2522] Значение того и другого преданий одно: кабан и конь = туча, зуб и змея "молния; в той форме, в какой передана басня летописцем, она уже является в исторической обстановке и связана с героическим именем вещего Олега. Колючие иглы (щетина) кабана сравниваются с острием булавки (иголки, шпильки); народная загадка называет иголку- свинкою- золотою спинкою: «бежит свинка — золотая спинка, носочик стальной, а хвосточик льняной (нитка)».[2523] Вместе с этим булавка в народных сказках служит не только метафорою молниеносной стрелы,[2524] но и обладает волшебною силою погружать в непробудный сон и пре вращать в камень, т. е. уколом своим предавать природу зимней смерти (см. гл. XVIII).

У восточных народов свинья была символом ночного мрака и разрушения; солнце, удаляющееся на зиму, принималось за побежденное свиноголовым Тифоном.[2525] Тот же мотив развивает и наша сказка о свином чехле,[2526] содержание которой составляет общее наследие индоевропейских народов.[2527] Героиня сказки, чудная красавица, носит свиной чехол (кожух) и потому не может быть узнана своим суженым; но как скоро одежда эта сброшена и девица показывается в чудесных уборах, блистающих словно частые звезды, светел месяц, красное солнышко и ясная зоря (или: в серебряном, золотом и брилли(404)антовом платьях и в золотых башмачках[2528] — жених тотчас же пленяется ее прелестями и вступает с нею в торжественный брак. В переводе на общепонятный язык смысл сказания таков: дева-Солнце в зимний период времени облекается в свиную шкуру, т. е. затемняется туманами и лишается своей блестящей красоты (сравни эпическое выражение: «красное солнце») и плодотворящей силы. Жених (бог весеннего плодородия) чуждается непривлекательной невесты и гонит ее от себя. В это безотрадное время она находится во власти злой мачехи-Зимы и является в печальном виде Замарашки или Чернушки (Popeluska, Пепельуга, Aschenputtel), осужденной на пребывание в подземном царстве (в стране мрака и теней, т. е. за зимними тучами). Уподобление зимы — злой мачехе самый обыкновенный прием в народной поэзии; «зимне солнце (говорят малорусы), як мачушине сердце», «зимнее тепло, як мачушино добро!»[2529] Но как только наступающая весна разорвет и снимет с девы-Солнца свиной чехол и облечет ее в светлые одежды, она тотчас же предстает в полном блеске, как будто облитая золотом и осыпанная бриллиантами. Народная загадка о зоре, расстилаемой заходящим солнцем, выражается метафорически, как о червонном платье: «за лисом, за пролисом червоне платья».[2530] Любопытно, что свои блестящие одежды сказочная героиня до поры до времени скрывает в дубе или под камнем,[2531] т. е. за мраком туманов, ибо и дуб и камни (скалы) служили метафорами для обозначения этих последних (см. гл. XVII и XVIII). Облекаясь в весенние наряды, дева-Солнце блистает «несказанною и ненаглядною красотою»; жаркими лучами своими она топит льды и снега, или, выражаясь метафорическим языком сказки: оставляет след своей ноги, свой золотой башмачок, в растопленном дегте. Слово дёготь тождественно с литовским причастием deggots, от глагола degu — горю (degas, degus, degsnis — пожар, degesis — август, месяц жаров, deguttas, deguttis и daguttas — деготь, древесная смола, выгоняемая огнем) и роднится с санскр. корнем dah — жечь и старонемец. dag — день, откуда и наш Дажьбог — солнце.[2532] Под влиянием этого коренного значения слово дёготь принималось за метафорическое название весенних журчащих вод, растопленных лучами ясного солнца и весеннего дождя, падающего из туч, согретых теми же живительными лучами. Отсюда возникло поверье, что дракон или дьявол (=туча), будучи поражен громовою стрелою, разливается смолою (стр. 135); точно так же разливаются черти смолою, как скоро заслышат предрассветное пение петуха: это потому, что крик петуха, предвозвещающий восход дневного светила, служил символом грома, разбивающего темные тучи, за которыми скрыто светозарное солнце (см. стр. 263). Как метафора «живой воды», дёготь, по мнению крестьян, обладает целебною силою: при повальных болезнях советуют держать в избе кадку с дёгтем; чтобы предохранить домашнюю скотину от нечистой силы, вешают на хлевах лапти, обмоченные в дёготь: во время скотской чумы заболевшим коровам мажут дёгтем язык, лоб и крестец. Люди, страждущие (405) куриною слепотою, нагибаясь над дегтярною кадкою, произносят следующий заговор: «дёготь, дёготь! возьми от меня куриную слепоту, а мне дай светлые глазушки»;