Поэтические поиски и произведения последних лет - [13]

по Личным делам

и Желаниям!

С Управлением радостью,

с Бюро самочувствий,

с Консультацией горя

и Сектором грусти!

Там я всех принимала бы,

отвечала б на жалобы,

посылала б грустящих

на волжские палубы!

Отменила б унынье,

хандру и старе́нье,

научила б людей

исправлять настроенье!

Все бы встречи устроила,

всех по-майски б настроила

и беседок сиреневых

людям настроила б.

Министерство такое

недорого б стоило,

а меня бы такое

занятье устроило!

«Поэтесса»

Поэтессой назвали, обрадовали!

Я обрадовалась? — Навряд ли…

Не к моей это прозвище выгоде.

По-э-те-с-са? Как это выглядит?

В черном платье, строгая, важная…

(А я просто пловчиха отважная!)

Строки скорбные губками цедятся…

(А я просто друзьям собеседница!)

Чуть не с арфой, такая нервная…

(А я в тире снайперка первая!)

Я, ребята, на вас в обиде, —

«поэтессой» меня не зовите!

Ну пришла же такая идеишка:

я — поэт, несмотря что девушка!

Желанье

Наутро после ночи

чернейшей черноты,

что исказила в клочья

у спящих все черты,

наутро после злобы:

— Еще ругнуть кого бы? —

жизнь просит доброты.

Простой доброты: помочь

пройти с фонарем сквозь ночь,

не выругаться, не пнуть,

но тем, кому хочется пить,

воды от души черпнуть,

тому, кому хочется жить,

«доброе утро» шепнуть.

Поднять, кто споткнулся, того,

подать, кто чего обронил,

не требовать ни для кого

железного яда чернил.

Выслушать — просит о чем,

заметить чужую слезу,

пешему, с костылем,

крикнуть: — Дай подвезу!

Общая ведь судьба,

разве это нельзя —

видеть вокруг себя

дружеские глаза?

Но злость стоит и корчит

гримасы злобных рож,

и злобствует, и точит

из Золингена нож.

Так что ж? Прикажешь доброй

стоять, пока беда

не врежет нож под ребра?

И струсить перед злобой?

Не струшу! Никогда!

Не жди меня

Не жди меня, я говорю,

ни через две недели,

ни к январю, ни к февралю,

ни в марте, ни в апреле.

Пока гуляет по стране

кровавый дым пожарищ,

пока страна моя в огне,

не жди меня, товарищ.

Не жди, пока еще не сбит

зенитной канонадой

последний в небе «мессершмитт»

не жди меня, не надо.

И если распахнется дверь

и я приду до срока,

что это я, ты не поверь,

ты отвернись жестоко.

Но я пишу — не жди меня,

прости, я не приеду,

пока все радио, звеня,

не возвестят победу!

Глаза не надо утруждать

тоскою ожиданья,

ты привыкай меня не ждать —

тем радостней свиданье.

А если я приду, скрепя

свою победу кровью, —

ты вскрикни: — Я не ждал тебя! —

и обними с любовью.

Андрей Приходько СВЕТ ВО ТЬМЕ

Воспоминанье

Был в детстве ранний свет. Как рано он утрачен —

             сияющий, цветной!

«Сияющий»? «Цветной»? — в младенчестве незрячем

             смысл этих слов покрылся пеленой.

Как эту темноту значением заполнить?

             Свет в раннем детстве был…

Мучительно — забыть, мучительно — запомнить.

             Я не запомнил. Нет! Я не забыл!

Слепой товарищ

Приемник радио — товарищ аккуратный,

чтец, гость и поводырь, и собеседник мой,

ты даришь по утрам кремлевские куранты

и по вселенной странствуешь со мной.

С тобой не страшно мне жить в невидимке-мире, —

мир звучен, слышен мне, объемен и широк!

С тобой не трудно мне сумерничать в квартире,

пускай один, зато — уже не одинок.

Неловкой жалостью не можешь ты обидеть!

Мой всеволновый друг, в тебе звучанье дня,

все, чтобы слышать, есть, и ничего, чтоб видеть,

незрячею судьбой похожий на меня.

Сказка

Вчера о шапке-невидимке

ты прочитала сказку мне,

о мальчике и поединке

с драконом в сказочной стране.

Стрела впилась дракону в тело,

и шапка мальчика спасла…

Но ты зачем ее надела

вот здесь, у нашего стола?

Тебя не видеть — больно, трудно

И я шепчу тебе: — Сними,

хоть на минуту, на секунду,

на миг ее приподними

и покажи полоску света! —

Но ты печально молвишь: — Друг!

Я не могу: она надета

лишь для тебя — на все вокруг…

Из Брэма

Мне хорошо, я тосковать не смею,

когда звучит твой голос молодой…

Прочти из Брэма о слепом протее,

играющем в пещерке под водой.

Как весел он в жилище игл и слизней.

Потом прочти о земляном кроте.

Мне нужно знать, что есть слепые жизни,

не жаждущие света в слепоте.

Я разве плачу? Видишь — я спокоен.

От этих слов расплакаться нельзя.

Я б рад услышать что-нибудь такое,

чтоб хоть слезой почувствовать глаза.

Тишина

Они боятся темноты. Не помню.

Мы этих зримых страхов лишены.

Но есть боязнь, доступная слепому, —

страх полной, неподвижной тишины.

Нет ничего. Нет пенья. Нет звучанья.

Нет расстоянья от меня до слов.

Но, заблудившись в темноте молчанья,

цепляюсь я за тиканье часов.

Соломинка в неощутимом море,

ниточка звука, я тебя держу

по еле слышной звуковой опоре

секунда за секундой дохожу

до капель в кухне, до шипенья жира,

лая в саду и всплеска над листвой,

до стука в дверь, до чудных шумов мира,

до тишины — где только голос твой.

Пространство

Все вещи в комнате со мною дружат.

Ложбинки, выступы, шероховатый стол

мне дружно шепчут: «Не споткнись, Андрюша!

Ступай спокойно. Повернись. Постой.

Я — дверь направо. Я — комод налево.

Ни шагу, я — картина на стене…»

У пальцев реет, легкая, на нервах,

душа вещей, привыкшая ко мне.

Меня однажды повели на вечер.

Оставили. В буфет пошла жена.

Вдруг захотелось мне забыть увечье.

Пошел и понял пальцами — стена.

Я шел вперед, но странно, что не прямо.

Скользящий пол плыл на моем пути.

У пальцев справа не кончался мрамор,

шел и не мог к чему-нибудь прийти.