Поэтесса в жанре ню и другие рассказы - [30]

Настя достала из внутреннего кармана телефон.

– Я позвоню, хорошо? – и выбрала в памяти номер. – Алло, – продолжила в трубку, – да, мам, это я, кто же ещё! Всё в порядке. Ага… Веселимся, на лыжах бегали. За целый год и ещё на два года вперёд…

Обернулась ко мне и почти беззвучно бросила:

– Скажи что-нибудь!..

– Анастасия, идёмте играть в хоккей! – ляпнул я.

– Что-о?! – засмеялась она. – Какой хоккей, дай поговорить!.. Ма-ам, это я не тебе, меня дёргают!.. Ничего, подождут. Как вы там живёте? Хорошо, я рада. Конечно, скучаю! Спит? Не буди, не надо, позже позвоню… Передавай привет. Всё, целую!

Я ни о чём не спрашивал. Когда из-за поворота послышалась металлическая россыпь колёс и вылетела наша электричка, Настя, стоя ко мне в профиль, сказала сама:

– Я старше Тани, мне двадцать три. Уже две недели как двадцать три. И у меня есть сын, ему почти четыре года.

– Это здорово, – искренне ответил я.

– Только не думай, что я легкомысленная мамаша, бросила ребёнка, гуляю…

– Не думаю.

– Впервые в этом месяце. Я отпросилась, и он дома с бабушкой, моей мамой.

– А как зовут?

– Олег.

– Взять с собой не хотела?

– Хотела, конечно! – повернулась она ко мне. – Но мама говорит: зачем он там, что ему делать в вашей компании, оставь, посижу… Я и послушала.

Электричка набежала, остановилась и с шипением раскрыла двери.

– А-а… папа? – рискнул я спросить в тамбуре.

– Мой? Жив-здоров, общаемся.

– Нет, Олега.

– Год назад развелись, точнее год и месяц. А фактически ещё раньше. Не хочу сказать плохого, но когда приходит домой и целый вечер играет на компьютере, в машинки, танчики, во что угодно, а в выходные просто с утра до ночи и забывает даже помыться… – вздохнула и добавила: – Я, конечно, сама не подарок, но так не ухожу в параллельные миры.

В вагоне сидела горстка людей, собравшихся в одном конце. Мы прошли в свободный конец, Настя села возле окна, лицом по ходу, я устроился рядом и поставил напротив наши рюкзаки.

За окном опять замелькали крупные хлопья, слились в один сплошной, струящийся махровый занавес. Настя смотрела на него или сквозь него, я краем глаза видел её и думал: кто это? Неужели едет ко мне? Не может быть, мне всё приснилось. Это попутчица, чужая девушка, на вокзале разойдёмся по своим делам, больше не увидимся, и я никогда не узнаю, чем же она особенная…

В вагоне было тепло, печка грела сквозь жёсткое сиденье. Настя сняла перчатки, положила на свой рюкзак. До середины расстегнула молнию куртки, повела плечами, как бы отстраняя куртку от себя, поправила воротник. Немного подумав, расстегнула совсем, недолго посидела и по одной гибко вынула руки из рукавов. Ещё чуть помедлив, поднялась, повесила куртку на крючок между окнами, сняла шапку, аккуратно разложила на сетчатой багажной полке, села, достала расчёску из кармана рюкзака, провела по волосам, достала зеркальце, посмотрелась и, сказав: «О какой кошмар!..» – убрала зеркальце и расчёску обратно.

Моя куртка давно висела на другом крючке, шапка – в рукаве, перчатки – в кармане. Настя улыбнулась, как при знакомстве, с тем же лёгким смущением, и на меня водопадом хлынула оттаявшая память. Конечно, она едет ко мне! Чтобы так же, с множеством явных и почти неуловимых, пленительных движений, раздеваться у меня дома. Это трудно вообразить, но мы будем пить чай в моей комнате, слушать музыку, разговаривать, останемся вдвоём до утра и, наверное, дальше…

Перед глазами прокрутился весь день: застольная болтовня, лыжная прогулка, такая весёлая поначалу война снеговиков. И Настя, Настя убегает не видя куда, бьётся в Дашкиных когтях, лежит без сил… Как она чуть позже держалась на ногах только с моей помощью, медленно приходя в себя, как стучало сердце! И затем, в этой пустой кладовке… Вот чем она особенна – беззащитностью, отсутствием колючек и шипов. От этой догадки я будто влетел в воздушную яму; здесь и появился страх остаться наедине. Может быть, я не достоин, потому что не сразу кинулся выручать? Это плохо, это уже не исправишь, хоть закрой её от тысячи гопников, первый раз важнее всего. Но ведь там был не гопник, даже не злая баба в троллейбусе – девчонка. Окажись на её месте кто-то по-настоящему опасный, я бы не медлил ни секунды!

Настя затихла, положив голову мне на плечо. Я подумал и объяснил иначе: если девчонка привела её в такое состояние без видимого труда, что же сделает девяностокилограммовый слон вроде меня одним неосторожным колебанием воздуха? А уж применить забавное утреннее словцо – об этом теперь кощунственно было и думать. Не знаю, насколько убедительно звучит, но я поверил и стал мечтать о том, чтобы путь к Финляндскому вокзалу, час с небольшим, растянулся подольше, где-нибудь оборвались провода, засыпало рельсы…

Но поезд уверенно гремел на стыках, метельные километры за окном перемежались солнечными. Настины волосы щекотали лицо, я чувствовал их лёгкий хвойный запах. Миновало, наверное, полчаса, прежде чем в вагоне появились контролёры. Стараясь не потревожить Настю, я купил два билета до вокзала и не стал выдумывать, что от более поздней станции, – назвал ту, на которой мы действительно сели.