Поэт - [3]

Шрифт
Интервал

Тарасов. Ну, так вам придется сюда переселиться вместе с вашей аптекой. До свидания, Гуральник.

Гуральник. Спасибо за эстетическое наслажденье, доставленное вашими стихами. (Жмет ему руку.)


Тарасов бежит в гардероб, где его ждет уже одетый Орловский.


Тарасов. Опять Аметистов унес кассу и ни черта не заплатил. Сколько раз я давал себе честное слово не выступать, пока не получу денег. Ну, не мерзавец?

Орловский. Мерзавец.


Тарасов берет свое жиденькое, коротенькое пальтишко, одевается, наматывает шарф. К Тарасову подходит поэтесса в хорошенькой шубке. Ее держит под руку аккомпаниатор в бобровой шапке и бобровом воротнике.


Поэтесса. Изумительно. Чеканно. Вдохновенно. Даже завидно. Спасибо, Тарасов. (Крепко, по-мужски встряхивает его руку.) Пойдемте, Базиль. (Уходит с аккомпаниатором.)


Тарасова окружают окололитературные девицы и совсем юные поэты.

Они протягивают ему альбомы.


1-я девица. Извините, что, не будучи знакомой… Пожалуйста… Тарасов, умоляю вас… хоть два слова…

2-я девица. Да, да. Пожалуйста. И мне. Вот здесь.

Тарасов. Ой, нет, что вы! Я не умею. Я хочу спать. Попросите у Орловского.

1-я девица(вежливо Орловскому). Да, пожалуйста, и вы тоже.

Орловский. Я в альбомы не пишу. Я не барышня.


Орловский идет к выходу. Тарасов за ним. За Тарасовым поклонницы с альбомами.

Они стонут:


Голоса поклонниц. Тарасов, напишите! Пожалуйста! Напишите!

Тарасов. В следующий раз, в следующий раз!


Улица возле консерватории. Орловский под фонарем. Один. Подбегает Тарасов.


Тарасов. Насилу отбился.

Орловский. Пошли.


Тарасов и Орловский идут по улице. Всюду следы недавнего боя: то согнутый фонарный столб, то убитая лошадь, то простреленная штора магазина, иногда под ногами хрустит битое стекло. Изредка проходит красногвардейский патруль. Сухая, холодная лунная ночь. Маленькая резкая и яркая луна. Четкие тени. Голубые стены домов. Шаги звенят, как по чугуну. Панорама прохода Орловского и Тарасова по городу.


Орловский. Между прочим, как это ни странно, но, говорят, Лермонтов не имел успеха у женщин. Вообще не имел успеха в свете.

Тарасов. Наоборот. Колоссальный.

Орловский. Это так раньше думали. А теперь найдены новые материалы. Оказывается, совершенно не имел успеха. По-моему, он был выше своего времени.

Тарасов. Безусловно. Над чем ты сейчас работаешь?

Орловский. Пишу цикл о французской революции. То, что я сегодня читал, это начало. Тебе понравилось? Только честно.

Тарасов. Откровенно говоря, не очень.

Орловский. Спасибо за откровенность. Что же тебе не нравится?

Тарасов. Стихи нравятся. Термидор не нравится.

Орловский. Я влюблен во французскую революцию. А ты?

Тарасов. И я влюблен. Только ты влюблен в ее конец, а я в ее начало.

Орловский. Это остроумно. Ты всегда был остроумный мальчик. Осторожно, не зацепись за проволоку.

Тарасов. Спасибо.

Орловский. Посбивали провода, покалечили фонари… Тьфу, мерзость! А ну-ка, что это такое?


Орловский и Тарасов подходят к стене, где наклеены воззвания и декреты.


Тарасов(читает). «Мир хижинам, война дворцам».

Орловский. Мир хижинам, война дворцам… Чистейший четырехстопный ямб. Пэонизированный.


Орловский и Тарасов доходят до перекрестка и останавливаются.


Орловский. Тебе куда?

Тарасов. Налево.

Орловский. А мне направо.

Тарасов. До свидания.

Орловский. Лермонтов был выше своего времени. Прощай.


Расходятся.


Тарасов идет городом. Проезжает грузовик с вооруженными матросами. Тарасов идет вдоль моря по совершенно пустынному бульвару. Останавливается. Слышатся мерные вздохи прибоя. Над морем светает.


Тарасов(бормочет).

Неужели ты не знаешь,

Неужели ты не видишь,

Неужели ты не хочешь

Оглянуться и понять?

Тарасов идет через грязный двор дома в рабочем предместье. Мусорный ящик. Железная пожарная лестница. Покосившиеся дровяные саран. В полном смысле слова трущоба. Тарасов спускается в подвал. Темно. Он зажигает спичку. Обитая рваным войлоком и клеенкой дверь. Тарасов открывает осторожно дверь и входит на цыпочках. Это его «квартира». Он боится разбудить мать. Каморка Тарасова. На столе коптит маленькая керосиновая лампочка с рефлектором. Она освещает швейную машину и пожилую усталую женщину с наперстком на пальце, которая сидя спит, положив голову на руки. Жалкий комодик, железная кровать, сундук, на котором приготовлена для Тарасова постель. На подоконнике ящик, в котором растет зеленый лук. Несколько клеток с птицами. Обои отстают от сырости. В одном месте с потолка каплет, и под капли подставлена жестяная коробка из-под консервов. Фотография покойного отца Тарасова – мелкого чиновника. Образ.

Осторожно, чтобы не разбудить мать, Тарасов снимает пальто, а затем начинает искать еду.


Мать(сонно). Это ты, Коля?

Тарасов. Я, мама.

Мать. Что ты там возишься?

Тарасов. Чего-нибудь покушать.

Мать. Возьми на комоде хлеб. Под блюдечком.

Тарасов. А борща не осталось?

Мать. Борща не осталось.

Тарасов. Прискорбный факт.

Мать. Поздно.

Тарасов. Не так поздно, как рано. Уже утро. Птицы проснулись.

Мать. Где ж ты шлялся до сих пор?

Тарасов. Выступал на вечере поэтов.

Мать. Деньги хоть, по крайней мере, заплатили?

Тарасов(сумрачно). Не заплатили.

Мать. Ой, Коля, Коля, горе мне с тобой.


Еще от автора Валентин Петрович Катаев
Белеет парус одинокий

В книгу выдающегося советского писателя Валентина Катаева вошли хорошо известные читателю произведения «Белеет парус одинокий» и «Хуторок в степи», с романтической яркостью повествующие о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.


Алмазный мой венец

В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». "Алмазный мой венец" – роман-загадка, именуемый поклонниками мемуаров Катаева "Алмазный мой кроссворд", вызвал ожесточенные споры с момента первой публикации. Споры не утихают до сих пор.


Трава забвенья

В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». По словам И. Андроникова, «искусство Катаева… – это искусство нового воспоминания, когда писатель не воспроизводит событие, как запомнил его тогда, а как бы заново видит, заново лепит его… Катаев выбрал и расставил предметы, чуть сдвинул соотношения, кинул на события животрепещущий свет поэзии…»В этих своеобразных "повестях памяти", отмеченных новаторством письма, Валентин Катаев с предельной откровенностью рассказал о своем времени, собственной душевной жизни, обо всем прожитом и пережитом.


Катакомбы

Заключительная часть тетралогии «Волны Черного моря».


Хуторок в степи

Роман «Хуторок в степи» повествует с романтической яркостью о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.


Цветик-семицветик

Приключения девочки Жени, в результате которых ей в руки попадает волшебный цветок. Оторвав один из семи лепесток волшебного цветка, можно загадать желание.