Поэт - [2]
Можешь мне поверить. Еще не подсчитали кассу. Как только подсчитают, сейчас же получишь.
Аплодисменты усиливаются. Крики: «Тарасова!»
Публика нервничает. Я тебя умоляю. Иди.
Тарасов. Пистоли! Пезеты! Рупии!
Аметистов. Клянусь матерью. Святой истинный крест.
Тарасов. Но имей в виду, Аметистов!
Аметистов. Конечно. (Идет к рампе, объявляет.) Сейчас выступит поэт (делает паузу) Николай Тарасов.
Взрыв аплодисментов. Тарасов встает. Поэты тоже хлопают.
Аметистов воровато уходит на цыпочках за кулисы.
Орловский. Видишь, как тебя любят. Что ты будешь читать?
Тарасов(похлопывая себя по карману). Я тебе еще не читал. Новенькое. (Идет к рампе.)
Голоса из публики. Тарасов, «Зимнюю ночь»! «Рыбаков»! «Фальстафа»! «Сказку»!
Тарасов. Зачем? У меня есть новое. Только что написал. Сейчас попробуем. (Вынимает из кармана клеенчатую общую тетрадь, на которой выскоблены якоря, сердца, инициалы – типичная гимназическая общая старенькая тетрадь. Похлопывает по ней ладонью.) Еще горяченькие. Только что из духовки. (Читает.) «Море». (Задумывается.) А может быть, и не «Море». Еще не знаю. Одним словом:
Посмотри, как по заливу
Крепкий ветер волны пенит,
Свищет в мачтах, треплет вымпел,
Брызги свежие несет.
Посмотри, как круглый парус,
Голубого ветра полный,
Плоскодонную шаланду
В море яростное мчит!
Гуральник(наклоняясь к Орловскому). А? Это стихи! Это вещь!
Орловский. Помолчите!
Тарасов(продолжает, размахивая тетрадью).
Скрылся берег. Только парус,
Голубого ветра полный,
Только волны, только небо,
Только жемчуг за кормой.
Хорошо в открытом море
Среди синих брызг летучих,
Среди чаек в сизых тучах,
Между небом и водою
Ветру с парусом вдвоем!
Поэтесса(наклоняясь к студенту). Изумительно!
Студент. Недурно.
В это время отряд матросов и красногвардейцев занимает все входы и выходы. Среди них в одной двери – матрос Царев и Оля Данилова, в другой – солдат и т. д. Они слушают чтение. Их никто не замечает.
Тарасов.
Неужели ты не знаешь,
Неужели ты не видишь,
Неужели ты не хочешь
Оглянуться и понять,
Что в тумане тонет берег,
Что вокруг бушуют волны,
Вьются чайки в черных тучах,
Крепнет ветер штормовой.
Оля Данилова слушает в дверях, полуоткрыв рот.
Неужели ты не видишь,
Неужели ты не знаешь,
Что моя душа, как парус,
Переполнена тобой!
Овация. И вдруг голос Царева.
Царев. Здравствуйте.
Тишина. Публика видит в дверях вооруженных. Пауза.
(Поднимая маузер.) С места не сходить. Тихо. Что за собрание?
Тарасов. Вечер поэтов.
Царев. Какой политической организации?
Тарасов. Никакой. Мы политикой не занимаемся.
Царев. На! Собралось триста человек в одном помещении – и не занимаются политикой. Кому вы говорите! Чем же вы тогда занимаетесь?
Гуральник(бурно вскакивая с места). Поэзией! Вы слышите: по-э-зи-ей!
Мадам Гуральник. Замолчи, тебя не спрашивают.
Дочь. Папа, не волнуйся.
Гуральник. Не беспокойтесь.
Солдат (он уже давно кипит). Да что ты с ними цацкаешься? (Поднимает винтовку, страшным голосом.) Какая ваша платформа, душа с вас вон?!
Царев. Тихо!
Оля Данилова показывает на афишу, наклеенную возле двери.
Оля. У них вечер поэтов. Это бывает.
Тарасов. Вот, вот. Именно вечер поэтов. Тонко подмечено. Можно продолжать?
Оля. Ух, какой вы скорый!..
Тарасов(всматриваясь в Олю). Откуда ты, прелестное дитя?
Оля. Кто? Я?
Тарасов. Конечно. Какой сюрприз!
Оля. А чего сюрприз?
Тарасов. Я думал, вы – фурия революции, а вы – мадонна Мурильо!
Оля(не совсем поняв, но с гневом). Сами вы Мурильо.
Тарасов. Нет! Клянусь небом! Откуда вы взялись?
Оля. С Малого Фонтана.
Тарасов. Рыбачка?
Оля(высокомерно). Гражданин, вас это не касается.
Царев. Оружие есть?
Тарасов. А как же. Имеется. Вот оно. (Вынимает карандаш и потрясает им над головой.) Оружие поэта. Карандаш. Графитный, граненый, как штык вороненый!..
Вокруг смех, аплодисменты.
Царев. Брось дурака валять. Я спрашиваю: оружие есть? Объявляйте. А то найдем – расстреляем на месте. Ну?
Публика в нерешительности переглядывается, выворачивает карманы.
Голоса. Нет оружия. У меня нет. У меня нет. Тоже нет.
Орловский(осторожно вынимает из кармана и кладет под стул маленький браунинг). Нет.
Царев. Хорошо. По распоряжению губревкома вечер закрывается. Идите домой.
Публика и поэты выходят из зала мимо Царева, Оли и солдата. Тарасов гордо держит перед собой карандаш. Царев смеется.
Царев(Тарасову). Спрячьте свое оружие. Пригодится.
Тарасов. Гран мерси. (Проходит.)
Царев(оглядывая Орловского). Бывший офицер?
Орловский. Прапорщик.
Царев. Проходи.
Орловский проходит.
Публика и поэты спускаются по лестнице. Тарасов, студент, Гуральник бегут, обгоняя всех.
Возле кассы. Тарасов, Гуральник, студент и другие поэты.
Тарасов стучит в дверь кассы. Молчание. Колотит кулаками. Молчание. Открывает дверь. Заглядывает. Никого. На столике банка гуммиарабика и длинные ножницы. Тарасов оборачивается к поэтам.
Тарасов. Так я и знал.
Гуральник. Что? Унес кассу? Опять?
Тарасов. Опять.
Студент. Ах, падаль! Ах, сук-кин сын!
Гуральник. А мой гонорар? Где мой гонорар?!
Дочь. Папа, не волнуйся. Можно подумать, что мы не имеем на обед.
Гуральник. «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!» Я принципиально требую свой гонорар! Я не уйду отсюда без моего гонорара.
В книгу выдающегося советского писателя Валентина Катаева вошли хорошо известные читателю произведения «Белеет парус одинокий» и «Хуторок в степи», с романтической яркостью повествующие о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.
В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». "Алмазный мой венец" – роман-загадка, именуемый поклонниками мемуаров Катаева "Алмазный мой кроссворд", вызвал ожесточенные споры с момента первой публикации. Споры не утихают до сих пор.
В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». По словам И. Андроникова, «искусство Катаева… – это искусство нового воспоминания, когда писатель не воспроизводит событие, как запомнил его тогда, а как бы заново видит, заново лепит его… Катаев выбрал и расставил предметы, чуть сдвинул соотношения, кинул на события животрепещущий свет поэзии…»В этих своеобразных "повестях памяти", отмеченных новаторством письма, Валентин Катаев с предельной откровенностью рассказал о своем времени, собственной душевной жизни, обо всем прожитом и пережитом.
Роман «Хуторок в степи» повествует с романтической яркостью о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.
Приключения девочки Жени, в результате которых ей в руки попадает волшебный цветок. Оторвав один из семи лепесток волшебного цветка, можно загадать желание.