Поэт и Русалка - [21]

Глава IV ТЕНИ ПРОШЛОГО

Все, что только находилось в обширной комнате со сводчатым потолком, имело отношение исключительно к печатному или писаному слову: полки, покрывавшие все четыре стены, забиты книгами, порой огромных размеров фолиантами, переплетенными в потемневшую кожу, издававшую специфический запах, явственно чувствовавшийся в воздухе. Три стола завалены рукописями, все как одна вышедшими из-под пера неизвестных авторов задолго до рождения любого из присутствующих — это видно было с первого взгляда. Единственным посторонним предметом оказался пузатый кофейник на спиртовке в углу комнаты, из которого хозяин нацедил им безнадежно остывшего и не особенно крепкого напитка.

Профессор Гаррах как нельзя более отвечал расхожим представлениям об ученых затворниках, не знающих ничего на свете, кроме предмета своей научной страсти: небольшого роста, с обширной лысиной, обрамленной растрепанными прядями совершенно седых волос, в круглых очках с простой стальной оправой, каким-то чудом державшихся на кончике крючковатого носа. Одежда его была в полном беспорядке, выдававшем долгую разлуку с утюгом и прачечной.

Пушкину он с самого начала показался совершенно неподходящим для их целей человеком, но он держал свои мысли при себе, зато барон, откровенно не числивший дипломатию среди своих талантов, при каждом удобном случае, перехватив взгляд Пушкина, иронически усмехался за спиной профессора и корчил гримасы. В конце концов подметивший это граф ледяным взором заставил Алоизиуса несколько угомониться.

Тем временем вот уже четверть часа продолжалось одно и то же: профессор, проворно, с грохотом и большой сноровкой передвигавший вдоль высоченных полок лестницу-стремянку, то и дело буквально взлетал по ней, выхватывал очередную книгу, открывал, пробегал взглядом несколько страниц, совал ее на место, подняв облачко пыли, спускался вниз — а потом все повторялось. Порой профессор выхватывал из бокового кармана врученный ему графом список, сверялся с ним и по какой-то своей неведомой системе продолжал изыскания.

Барон покосился на Пушкина, но, встретив предупреждающий взгляд графа, вздохнул и ограничился тем, что трагически воздел глаза к потолку. Профессор метался вдоль полок с удивительной для его почтенных лет энергией.

Внезапно он, в очередной раз спустившись на грешную землю, решительно отодвинул лестницу в угол, к дверному косяку, выхватил из кармана многострадальный список, превратившийся уже в совершенно мятый лист бумаги, расправил, подержал перед глазами. Уставился на гостей поверх опустившихся на самый кончик носа очков, став невероятно похожим на угрюмого филина.

— Ну что же, господа, — произнес он чуточку сварливо. — Жаловаться на потраченные усилия грех: вы преподнесли не самую скучную загадку, с которой приятно иметь дело…

Граф усмехнулся:

— Неужели я за все время нашего знакомства когда-либо приходил к вам со скучными загадками?

— Похвально, похвально… — Он повернулся к молодым спутникам графа. — Господа, кто из вас составлял каталог этой весьма интересной библиотеки?

— Я… Точнее, наши сотрудники, — сказал Пушкин. — Кому-то из них пришло в голову, что скрупулезности ради следует не просто перечислить книги, а еще и указать точным образом, в каком порядке они стояли и на каких полках. Нам представлялось, что эта деталь может иметь какое-то значение… Мы были неправы?

— Наоборот, юноша, наоборот! — жизнерадостно воскликнул профессор. — Это меня натолкнуло на кое-какие мысли, но об этом чуть позже… Позвольте сначала сказать несколько слов о такой важнейшей основе любой научной деятельности, как классификация. По моему глубочайшему убеждению, все беды и провалы науки происходят в первую очередь от несовершенной системы классификации… Достаточно долго изучая все предшествующие, я в конце концов пришел к выводу, что следует создать свою собственную, лишенную недостатков предыдущих. Это был и гигантский труд, потребовавший долгих ночных бдений, нешуточных умственных усилий… И он завершен, друзья мои!

Он огляделся так, словно вполне искренне ожидал бурных аплодисментов многочисленной аудитории, потом, должно быть, вспомнил, что пребывает в гораздо более узком кругу слушателей. Вздохнув с неприкрытой обидой — ему несомненно хотелось публичности, — профессор Гаррах продолжал:

— После долгих, вдумчивых исследований мне стало ясно, что все магические практики, сколько их ни есть, сводятся к четырем основным дисциплинам: демономантике, некромантике, биомантике и ресомантике. Объясню вкратце. Демономантика, как вы, должно быть, догадались из названия, включает в себя все действия, связанные с призыванием сатаны, демонов, джиннов, чертей, духов стихий, а также сверхъестественных существ неантропоморфного, то есть нечеловеческого обличья, как то: черный пес Пука из Ирландии, гэльские морские кони и так далее… Некромантика включает в себя как общение с духами умерших, так и манипуляции с мертвыми, вынуждающие таковых вести загробное существование: вампиры, покойники-охранители кладов… Биомантика — это использование в магических целях представителей неразумной фауны и флоры, в изначальной своей сути магическими свойствами не обладающих и обретающих таковые лишь после усилий мага. Характерный пример — история с известным вам, граф, Генрихом Платценом, который силой заклятий принудил обыкновенную кошку загрызть свою старую тетю… я имею в виду не тетю кошки, молодые люди, а тетю означенного Платцена, который был ее единственным наследником и устал ждать естественного исхода событий, поскольку тетушка, выражаясь ненаучно, была ядреной, как драгунский вахмистр, и покидать наш мир не собиралась… И, наконец, ресомантика. От латинского «рес», что означает «вещь, предмет». Расширенно объясняя, эта дисциплина как раз и включает в себя магические манипуляции с неодушевленными предметами, как созданными руками человека, так и сотворенными природой. Исходя из этих аксиом, вы явились ко мне с классическим примером ресомантики… хотя приключения, пережитые вами в гостинице, позволяют судить, что дело отягощено еще и некромантикой… Я доходчиво объясняю?