Поэмы - [39]

Шрифт
Интервал

Что толковать нам про быка!
Ты и козленка-сосунка
Не заколол за эти годы,
И вдруг, извольте, славословь
Тебе собачью эту кровь
Из трижды проклятой породы!
Пусть небо наземь упадет,
Пусть вся земля испепелится,
Когда, несчастный сумасброд,
За киста буду я молиться"
В испуге Бердия затих,
Затрясся в страхе у порога…
"Не отвергай меня, старик,
Коль ты взаправду веришь в бога!
Я — раб Гуданского Креста,
Хевсур я, преданный святыне,
И мы с тобою неспроста
Принадлежим к одной общине".
— "Напрасно треплешь языком,
В беспутной речи мало толку!"
Алуда вспыхнул и лицом
Мгновенно стал подобен волку.
И выхватил он франкский меч,
И сталь на солнце засверкала,
И голова бычачья с плеч
Перед молельнею упала.
И молит господа герой.
Не засчитай во грех, владыка,
Что жертву собственной рукой
Заклал тебе я, горемыка.
Не посчитай за лютый грех
Святую жертву за Муцала,
Он был в бою отважней всех,
Таких героев нынче мало"
И, ощетинившись в ответ,
Народу крикнул хевисбери.
"Смотрите, люди, ваш сосед
Уже не думает о вере!
Рукой он собственной заклал
Быка за подлого кистина!
Неужто думает бахвал,
Что пощадит его община?
Сомкнитесь около меня,
Сыны хевсурские! Покуда
Не пустим в дело мы огня,
Не образумится Алуда.
Пойдем размечем, разнесем
Его жилище! Пусть отныне,
Изобличенный всем селом,
Он ищет крова на чужбине.
Гоните прочь его ребят,
Жену, достойную проклятья!
Пускай в Гудани завопят
Его двоюродные братья!
Громите башню наглеца,
Сжигайте все запасы хлеба!
Пусть наши радует сердца
Огонь, поднявшийся до неба.
Его баранов и овец
Возьмите в общее владенье.
Да проклянет его творец!
Он не достоин сожаленью".
И стали сумрачны, как ночь,
Вокруг собравшиеся люди,
И даже Миндия помочь
Не в силах бедному Алуде.
Скрестил он руки, строг и хмур,
Едва удерживая слезы,
А из толпы шальных хевсур
Уже посыпались угрозы.
Ревет толпа, пьяным-пьяна,
И лязг мечей подобен буре,
И побледневший как стена,
Ударов ждет Кетелаури.
И в этот миг перед толпой
Мальчишек высыпала стая,
Сухой отрубленной рукой
Перед собою потрясая.
"Привет вам, мужи! Добрый час!
Сказал один из них учтиво.
Я кисть врага достал для вас,
В награду дайте ковшик пива.
Огромный ворон, друг могил,
Ее к утесу уносил,
Я выстрелил в него из лука,
И ранен был в крыло злодей,
И уронил он из когтей
Свою добычу возле луга.
Хевсуры, Миндия сказал,
Вот та кистинская десница,
Из-за которой стар и мал
Сегодня ропщет и грозится.
Ее Алуде я принес,
Но он не взял ее, бедняга,
И я тогда же под откос
Швырнул ее на дно оврага".
— "Нам песьи лапы не нужны! —
Воскликнул Бердия, пылая. —
Мы не питомцы сатаны,
Хевсуры мы, владельцы края!"
И вновь десницу под откос
Швырнул собаке на съеденье,
Но не берет подачки пес,
Сидит и воет в отдаленье.
"Смотрите, Бердия твердит,
Весь ощетинивiаись от злости,
Народ недаром говорит,
Что пес не жрет собачьей кости"[
И руку киста на крючке
Мальчишки целый день таскают…
б
Бушует вьюга. Вдалеке
Ущелья снегом засыпает.
Шумя и воя, с голых скал
В овраг срывается обвал,
В снегу тропинка потонула,
И синий лед и белый снег
Сковали лоно горных рек,
И не слыхать речного гула.
Кому там жизнь не дорога?
Кто там бредет навстречу бедам?
Шагает путник сквозь снега,
И пятеро плетутся следом.
Завыли волки за бугром…
Рыдает женщина: "Беда мне!
Где наш очаг? Где отчий дом?
Теперь там ворон бьет крылом
И камня больше нет на камне".
Алуду умоляет мать:
"Постой, сынок, я ослабела,
Уж не под силу мне шагать,
Жена твоя отстала Лела.
Совсем ребята извелись,
Заледенели, видно, ноги…
Куда, забравшись в эту высь,
Бредем в снегу мы, без дороги?
Неужто твой не нужен труд
Хевсурам нашего селенья?
Где мы найдем теперь приют?
Получим где успокоенье?
Куда б мы только ни пришли,
Нас обольют потоком брани,
И никогда родной земли
Мы не увидим в наказанье.
Теперь-то вижу я сама,
Как трудно с родиной расстаться!
Сошла от горя я с ума,
Пора в могилу собираться.
Тьма в сердце прянула столбом,
Дрожат, не двигаются ноги.
Где ты, могильный отчий холм,
Родные горные отроги?"
"Довольно, бабы, причитать! —
Алуда отвечал сурово. —
Иди вослед за мною, мать,
Пути не видно здесь иного.
Не накликайте гнев Креста,
О людях не судите худо"
И на родимые места
Один лишь раз взглянул Алуда:
"Прощай, прощай, родимый дом,
Прощай, моя охота турья,
Где солнце мне светило днем,
Где по ночам стонала буря!
Прощай, мой Крест, мой властелин,
Податель силы и отваги!"
И путники среди теснин
Исчезли в холоде и мраке.
Оцепенели гребни скал,
Там ветер крылья распластал,
И за уступом перевала,
Где след метелью занесен,
Как отдаленный робкий стон,
Рыданье женщины пропало.
И за уступом перевала,
Где след метелью занесен,
Как отдаленный робкий стон,
Рыданье женщины пропало.

1889 Перевод К Заболоцкого


Гоготур и Апшина

(Старинный рассказ)
I
Во всем роду Миндодаури,
Как говорят в селенье Бло,
Один Апшина, полон дури,
Худое выбрал ремесло.
Он грабит не друга и друга,
И, словно ханская казна,
Его разбойничья лачуга
Добром захваченным полна.
Но нам известно и другое:
Сильней Апшины — Гоготур,
Чуть только двинет он рукою, —
На землю падает хевсур.
Однажды, полон восхищенья,
Изволил царь о нем сказать:
"Мой Гоготур в пылу сраженья
Сильней, чем тысячная рать.
Его десница из булата,
А сердце кованая медь.
Любого может супостата
Он усмирить и одолеть.
Он сотни раз проверен мною.