Поединок. Выпуск 2 - [39]

— Прямо в сердце... Пульса нет... — Глория поднялась с колен, бережно положив безжизненную руку Томаса де Леон-и-Гонзага ему на грудь.

— Уходить надо! — Итурраран поднял с пола и протянул девушке пистолет. Чертыхаясь, стал обшаривать карманы френча убитого им бригадного генерала.

— Ты что, с ума сошел? Что ты делаешь? — поразилась Глория.

— Ключи ищу. Этот тип подъехал на машине. Вот они! Пошли!

У дверей кабинета столкнулись с горничной в крахмальной наколке и крохотном кружевном переднике, которая, увидев окровавленные трупы, отпрянула назад и заголосила:

— Дон Антонио! Хозяин! Нашего Томаса убили... Уби-иии-ли!.. Вы слышите, дон Антонио?

Старик сидел, не шелохнувшись, под настенным распятием у пылавшего камина, когда Глория и Итурраран стремительно пересекли гостиную и выбежали в сад к стоявшему у ворот черному лимузину.

Улица была безлюдна.

Девушка включила зажигание, придвинула сиденье ближе к рулю, неуверенно нажала на акселератор («мерседес» ей водить не приходилось).

— Скорей, милая. Скорей! Эта лысая мумия наверняка уже звонит в ближайший комиссариат карабинеров. Сейчас оцепят район, и мы окажемся с тобой в мышеловке... Как глупо все вышло!

— Здесь через два квартала — панамское посольство. Попробуем укрыться в нем.

У дипломатического представительства Панамы вдоль невысокой ажурной ограды прохаживались солдаты. Четверо стояли на въезде, под аркой.

— Не проскочим, Глория. Не давить же этих стервецов прямо на посольской территории. Хунта потребует тогда нашей выдачи.

Глория не ответила.

Разогнала машину.

Проскочила мимо ворот — у патрульных не вызвал никаких подозрений дорогой автомобиль, мчавшийся по противоположной стороне, — и вдруг, круто повернув руль влево, под носом у оторопевших солдат врезалась в ограду.

Скрежет металла по металлу. Ажурная решетка разлетелась от сильного удара, и «мерседес», чуть не опрокинувшись, на двух левых колесах выскочил на газон, прочертив его глубокой бороздой.

Из посольского особняка к ним навстречу бежали люди. Солдаты не решились пустить в ход оружие.

Лишь во второй половине дня Глория смогла дозвониться до Фрэнка, который все утро провозился с Леспер-Медоком, вызволяя своего незадачливого соотечественника из концлагеря на стадионе «Насьональ».

О’Тул приехал и с тех пор каждый день навещал свою невесту.

27 сентября он вызвал Глорию из комнаты, где она ютилась вместе с девятью другими женщинами (посольство было переполнено людьми, спасавшимися от преследований военной хунты).

— Тебе привет от отца. Виделся с ним мельком. Он здоров. Отлично выглядит. Хуан обещал на днях отправить его в Чильян. Там, у родственников, ему будет спокойнее после того, как ты уедешь.

— У меня, Фрэнк, нет еще разрешения на выезд из страны.

— Разрешение скоро получишь. Я навел справки. Был в МИДе, на приеме у генерала Оскара Бонильи.

— Ох, родной, как бы все эти хлопоты обо мне не кончились для тебя плохо...

О’Тул задумчиво потер переносицу и улыбнулся с мальчишеской беспечностью:

— Я, как известно, дряхлый психостеник. А стало быть, человек мнительный. Но похоже, что за мной и впрямь теперь приглядывают. И не только из-за тебя, Гло. Из-за моих последних корреспонденции тоже. Они вызывают все большее разочарование и раздражение у моих высокопоставленных заклятых друзей. Опасаюсь, как бы не устроили обыск в номере.

— А разве у господина буржуазного журналиста есть что скрывать от властей? — она и не думала скрывать своей иронии.

И тогда Фрэнк впервые без утайки поделился с Глорией запутанной историей сложных своих взаимоотношений с торонтским издательством «Люис и сын», Джеймсом Драйвудом и Диком Маккензи, адмиралом Карвахалем и сенатором де Леон-и-Гонзага, Марком Шефнером и полковником Эстебаном Кастельяно. («Не имел сомнительного счастья лицезреть покойного в генеральских погонах».) Во всех подробностях впервые рассказал о перипетиях своего аргентинского вояжа и вообще о работе сыскного бюро «О’Тул энд О’Тул инкорпорейтед».

Разговор был долгим. И трудным. Глория никак не могла взять в толк, почему он прежде упорно скрывал от нее правду.

— Только, ради бога, не воображай себя Христофором Колумбом, открывшим Америку, — сказала Глория, прищурив погрустневшие зеленые глаза. — Многое из того, что тебе удалось раскопать, было известно тем, кому знать надлежало. Меры по обезвреживанию правых принимались... Все же некоторые из документов, которые ты раздобыл — ну, например, полученные от Монти, — будь они своевременно опубликованы, могли бы помочь нам в разоблачении происков реакции.

— То, что я раскопал, войдет в книгу, которую я начал писать. Это мой скромный вклад, дорогая компаньера Рамирес, в международную кампанию солидарности с демократами Чили... — Он открыл атташе-кейс и извлек оттуда две толстые тетради и объемистый пакет с бумагами и фотографиями. — Возьми. Здесь наброски и документы. Хранить их в «Каррера-Хилтон» больше не решаюсь. Пусть останутся у тебя. Прогляди на досуге, если разберешь почерк. Увезешь их с собой в Панаму. Я узнаю, кто из дипломатов полетит тем же рейсом, и попрошу пронести все это в самолет, минуя таможенный досмотр. Билет я тебе достал на 11 октября. С превеликим трудом. Сам выберусь отсюда, как только улажу последние дела. Встретимся в Панама-сити. А потом, — Фрэнк привлек к себе невесту, — потом в Канаду.