Поединок. Выпуск 2 - [139]
Впоследствии он вспоминал одно: качающееся перед самым лицом ружье, убийца в расплывчатом свете и его палец, медленно нажимающий на курок. Упав на землю, Демидов опять крикнул: «Выходи!» И тотчас же раздался второй, будто над самым ухом, гром.
Саблуков стрелял так быстро, насколько позволяла техника перезарядки ружья, а техника была хорошая. Демидов подобрался, готовясь к прыжку. Он знал, через какие-то секунды все сотрудники райотдела будут здесь. Точно, они были даже раньше, чем он рассчитал. Кто-то из них шептал: «Назад, капитан, куда же он денется...»
Я вот тоже потом спрашивал Володю:
— Упал, покатился, выстрелил — все как в детективе, не правда ли?
— Возможно. — Володя надул губы, почему его не хотят понять. — Я же не об этом. Первый раз стрелял в человека, а работаю здесь уже пять лет. Разве по этому случаю можно судить о нашей работе? Это бывает раз в пять лет, хорошо, чтобы это было раз в десять лет, хорошо, чтобы этого не было никогда.
— А что ты чувствовал, когда выстрелил?
— Ничего, кроме того, что понял — промазал. Уже после, когда Саблукова везли в больницу, он пришел в сознание и сказал: «Я, капитан, вот помру, а тебя засудят, понял!» Не боялся суда, но похолодел от другого — неужели убил? Да пусть суд, пусть любая ему кара, но знать, что на твоей совести смерть...
— А если прокрутить все сначала, тогда?..
— Постарался бы не промахнуться. Как ни охраняли мы опасную черту, он чуть не убил Сережу Лапина, девяти лет. У него со слухом плохо, у Сережи...
Сережа Лапин проснулся и побежал смотреть происшествие. Сержант кинулся на него, сбил с ног, когда над ними засвистели пули. Уже прошло два часа осады, из Саранска прибыло начальство, и полковник говорил: «Нельзя, чтобы он терроризировал население. Надо брать...»
Начальник РО выстрелил в верхний переплет окна, рассчитывая на то, что град стекла хоть сколько-нибудь напугает Саблукова, так вот — выстрелил, и тут же кинулся к магазину и, отдернувшись от взвизгнувшей пули, влетел в темное, усыпанное стеклом помещение. Подкатился под прилавок, понял — стреляют не из ружья, из нагана уже стрелял Саблуков. В какой-то момент к капитану пришло полное спокойствие. Демидов хладнокровно отсчитывал выстрелы и, отсчитав положенное, вскочил, бросился в темноту, высвеченную вдруг лезвием секача (вчера завезли, хороший товар, капусту рубить лучше некуда), сбил что-то теплое, сопротивляющееся, кусающее, ища руку с секачом.
В нагане оставалась еще одна пуля. Саблуков пустил ее в себя, когда капитан выбил из его рук секач, когда сотрудники райотдела влетали в окно, похожие на парашютистов-десантников. Нет, он не пытался покончить жизнь самоубийством, притворялся даже перед собой.
Только что, когда он был опасен, капитан стрелял в него, а теперь беспокоился — что так долго нет доктора, рана не опасная, но кровотечение же сильное, человек все-таки...
Уехал с чистым сердцем полковник, увезли Саблукова, а Демидов пошел на службу, но свернул с полпути, зашел к Кире Строговой. Она лежала на постели, одетая, охолодевшая каким-то ледниковым страхом. Капитан присел рядом и сказал:
— А все хорошо, Кира. Все позади. Ты забудь, мало ли что бывает. Считай, как паморок, налетел и исчез. Только дым остался...
Михаил БАРЫШЕВ
ПУШИЦА
Телеграмму принесли вечером. Девушка-почтальон была сдержанно-официальна. Молча указала, где расписаться, и ушла.
Я развернул телеграфный бланк и прочитал слова на бумажной ленте. Они извещали о смерти Матвея Викторовича Шульгина. Чтобы я не усомнился в этом, факт смерти был заверен подписью врача и фиолетовой расплывшейся печатью почтового отделения.
— Пап, а кто такой Шульгин?
— Шульгин? — Я положил руку на голову сына, ощутил его жесткие волосы и подумал, что нам пора сходить в парикмахерскую. — Он мне на фронте спас жизнь.
Димка свел к переносице встопорщенные, выгоревшие брови, помолчал и сказал:
— Значит, и мне спас... Если бы тебя убили, меня ведь тоже не было бы... Это далеко, Кожма?
— Далеко, за Полярным кругом. От железной дороги надо катером добираться на побережье.
— Ты был там?
— Нет.
— Теперь поедешь?
— Поеду... Ты же сказал, что Шульгин и тебе жизнь спас.
— Пап, а ты с ним вместе долго воевал?
— Одиннадцать дней...
Я уехал через несколько часов полуночным экспрессом.
Одиннадцать дней воевал я вместе с Матвеем Шульгиным. Это было в июле сорок первого года в Кольской тундре между озером Куэсме-Ярви и оленьими пастбищами в верховьях реки Туломы.
Я начал войну командиром стрелкового взвода. Восемнадцатилетним, наскоро испеченным лейтенантиком, ослепленным эмалью кубарей и скрипом ремня вишневой кожи с латунной звездой на пряжке.
Взвод держал фланг, укрепившись в недостроенном доте на берегу озера.
Отступать не пришлось. Фашистские егеря кинулись с тыла и погнали нас на запад, где уже была нацелена засада. Я остался в живых потому, что уходил за озеро последним.
Очнулся я в какой-то щели. Ныла спекшаяся ссадина на скуле, и мерзла непокрытая голова. В затылке была разлита тягучая боль. Перед глазами снова встал желтый всплеск разрыва и бездонная, темная яма, куда я невыносимо долго падал...
