Человек в форменном кителе подписывает последнюю бумагу. Он сух и деловит. Седые виски.
— Мы вызовем вас в Кадыр, когда состоится суд… И спасибо вам, ребята, за все. Без вас мы бы не раскрыли эту шайку.
— Как там Петюк? — спрашивает Стрельцов.
— Сегодня у нас была очная ставка: он, Костюков и Пономаренко. Петюк во многом помог следствию. Я думаю, на суде это будет учтено. Не исключено, что ему дадут возможность вернуться за руль…
Но на тракт он больше не вернется, Петюк, я знаю. Шоферы могут многое забыть. Но трусости и предательства они не прощают. Петюк не имеет права ездить по тракту, который хранит память о Жорке Березовском.
Мы со Стрельцовым выходим из прокуратуры. Рядом на освещенной улице стоит КРАЗ. Кабина еще хранит следы выправленных вмятин. На трейлере застыл экскаватор со спущенным ковшом.
— Поехали…
Километры бегут под колеса и превращаются в цифры на спидометре. Трудные, суровые саянские километры.
Так час за часом.
— Володька, постоим на хребтике?
Стрельцов согласно кивает. Это вошло у нас в привычку — останавливаться на самой вершине Чертового хребтика. Отсюда хорошо видны Саяны. Даже сейчас, ночью, различимы белые громады.
Я затягиваю рычаг ручного тормоза. КРАЗ застывает на месте.
Звездное полотно как будто рваными лоскутьями падает на горные цепи. Здорово это — стоять на самой верхотуре и смотреть на лежащую под ногами землю. И дышится и думается здесь легко.
Внизу, во тьме, ползут светляки. Парами. Вот два. Еще два и еще… А вдали, еле различимые, они движутся цепочкой, друг за другом.
Темнота, пустота — и в ней живое движение машин. Кажется, они идут к звездам, словно космические корабли. Там, за стеклом кабин, усталые лица шоферов. Они и не подозревают, что так близки к созвездиям.
А я это вижу.
Я приехал сюда, в Козинск, на время, но Каширский, новый директор автобазы, говорит, что вот-вот должны прийти еще несколько КРАЗов и надо будет помочь водителям осваивать тракт. Грузов становится все больше и больше, и каждый шофер нынче на счету, особенно дизелист. Даже отсюда, с перевала, видно, как над Аксаем вспыхивает электрическое холодное зарево.
Слишком тесно я связал себя за эти дни с горами и людьми, которые здесь живут.
Васька теперь уже знает, что я езжу на КРАЗе и, услышав на тракте дизельный гул, выбегает к самому мосту, и Таня тоже спешит следом, накинув красный, издали заметный платок. И каждый раз, когда я вижу движущийся на белом ослепительном склоне этот платок, у меня учащенно бьется сердце…
Скоро весна. Скоро двинется большая вода с гор, зазеленеет трава на южных склонах. Водители привяжут к зеркальцам машин букеты подснежников. Эти машины, как вестники весны, будут лететь к Аксаю, туда, где еще хозяйничает зима.
А тракт у нас теперь чистый. И будет чистым всегда…
Стрелец дает нетерпеливый сигнал. Гудок улетает в горы, и вскоре возвращается эхом, и долго еще блуждает по склонам.
— Давай, — говорит Стрельцов. — Время не ждет.
Он садится за руль, и двигатель, словно соскучившись по работе за эти несколько минут, издает радостный рев.
