Поединок в горах - [30]
Стрельцов предупреждал: «Помни, Пономарь взял с собой деревянный ящичек с динамитными патронами». Тогда я рассмеялся в ответ. Но я не учел изобретательности Костюкова… Обвал ни у кого не вызовет подозрений… Задумано неплохо.
— Там Пономарь!
Назад. Мы еще можем выскочить из зоны лавин. КРАЗ пятится с оглушительным ревом.
Сквозь этот рев двигателя доносится барабанный удар динамита на склоне, там, где еще совсем недавно был Пономарь, появляется пышный снежный куст.
Он превращается в белое облако. Облако растет и приближается к нам. Двинулась гора.
Еще немного, и мы окажемся под защитой скалы.
Весь склон затягивается пеленой. Чувствую, как содрогается асфальт под колесами. Горы гудят.
Ветровое стекло, в котором только что лежала дорога, вдруг становится матово-белым. По кабине ударяет глухо и сильно, и тотчас становится темно. Кабина наклоняется. Кажется, мы летим куда-то в кромешной и внезапной тьме.
— А, черт! — кричит Петюк. — Глуши дизель.
…Мы стоим. Не падаем. Кто-то словно толкает машину, жесть скрипит, подается, на руку падает холодная струйка снега.
Под лавиной
Тьма полная. Едко пахнет перегаром. Хорошо, что вовремя успел заглушить.
Слышно, как тикают часы на руке у Петюка и шуршит, падая в кабину, снег.
— Вот так, — говорит Петюк.
Воздух становится теплым и влажным. Это пар от снега, стаявшего на горячем моторе, проникает к нам.
— Вот так, — повторяет Петюк. — «Сделал» нас Пономарь.
В голосе его какое-то горькое удовлетворение. Словно, наконец, дождался того, чего втайне желал.
Я чувствую, как тело начинает противно и мелко дрожать. В тот момент, когда пошла лавина, я не успел испугаться.
Пытаюсь взять себя в руки и трезво оценить случившееся. Нас накрыло лавиной. Только самым краем лавины. Выступ скалы защитил тягач. Если бы мы попали под основной удар, от машины ничего не осталось бы. Толща снега над нами не очень велика. Но прорыться сквозь него мы не сможем — присыплет. Запасу воздуха хватит часа на два-три.
Неужели конец? Конец всего? Нелепо. Глупо.
Нащупываю включатель. Вспыхивает плафончик: аккумулятор в порядке. Свет падает сверху, глаза у Петюка кажутся двумя темными провалами на белом лице. Под кабиной шипит раскаленный коллектор, и воздух становится все тяжелее.
Я думаю о Тане. Какой болью отзовется в ее душе еще одна бессмысленная, тупая гибель?
Пономарь и Костюков оказались хитрее и коварнее, чем мы думали. Снег скроет следы преступления. Обвал? Здесь бывают обвалы.
— Ты трус, Петюк. Если б ты рассказал, Пономарь не смог бы выехать…
Кабина кряхтит под напором снега. Хорошо еще, что у КРАЗа она сколочена как следует, на совесть.
— Так мне и надо, — тихо говорит Петюк.
— Ты, тебе… А другие? Там осталась Таня.
Самое трудное — оторвать себя от людей. Я еще с ними, еще связан со всем живущим теплой, трепещущей связью. Как только порву эту нить — станет легче.
— Может, и трус, — медленно, враскачку, говорит Петюк. — А насчет Жорки я хотел тебе написать. Уехать, а потом написать. Чтоб люди не тыкали в меня пальцем. Виновен я без вины в его смерти. Но к чему теперь?
— Говори.
Я еще жив. И пока живу, я хочу знать правду.
— Говори, ну!
— Дело-то вот как было… Пономарь с Березовским отправились в «сорок шестую». Пономарь будто к геологам, а на самом деле ворованные покрышки повез припрятать до поры. Жорка его и засек. Дело подсудное, мы перепугались…
— Кто «мы»?
Двигатель перестал потрескивать: остыл, А воздух тяжелеет.
— Костюков с Пономаренко давно был знаком, сидели где-то вместе. Костюков — за растрату, Пономарь — за уголовщину. Вынырнул Костюков. Выбрал местечко для работы подальше от надзора. Пономаря к себе выписал. Жох он, Костюков-то. Хотел нажить капитал и податься отсюда на тихую должность. Пономарь сколотил ему бражку шоферов — человека четыре. Они и хозяйничали. Костюков им машины новые давал, грузы получше. Да и приписывал. В диспетчерской тоже человек был поставлен. Он — им, а они — ему. В месяц, почитай, «свой» водитель полсотни ему отваливал и в накладе не оставался. Новичка, если вроде ничего, тоже заманивали, новую машину давали. С тобой вот ошибку дали. Костюков подумал, что ты тоже из «прогоревших». Он таких любил: народ молчаливый.
— Хитер инженер.
Еще жив какой-то крохотный осколок надежды. Может, я еще вырвусь туда, к людям!
— Дальше — больше. Покрышками стали торговать, запчастями. Своим же продавали резину, обманывали. Здесь, за горами, как за стеной.
— Ну, а ты зачем! Ты ж и без того — классный водитель!..
— Я? На новой машине сначала купился. Думаю, дам деньги, черт с ними, зато ездить буду, как бог. Хотелось наверху быть. Не из-за прибыли, ты поверь. Славы хотелось. Мол, первый водитель на тракте: деньги, выпивка, гулянки — все тут. Ну, а раз одной ногой ступил, другая сама тянет. Завлекся, как рыба в кошель.
Кабина снова крякает. Гнется жесть. Сыплется откуда-то из щели снег.
— Не тяни, Петюк.
— Жорка поругался с Пономарем. Он уже многое знал, Жорка… Пономарь — Костюкову. Тот перепугался. Посылает нас вместе с Пономарем вдогонку, в Аксай. Мол, поговорите с ним, попугайте. Если он не будет молчать — всем срок дадут.
