Поединок столетия - [15]
Неужели кто-нибудь, если только он в здравом уме и твердой памяти, может поверить такому вздору? Казалось бы, ни один мало-мальски разумный человек не посмел бы теперь вытаскивать старую басню на свет божий. Но многие ли помнят газетные разоблачения трехлетней давности? Кто будет рыться в старых подшивках?
А кроме того, как здорово получается: террорист, взорвавший Софийский собор, нелегально пробирается в другую страну, чтобы и там что-нибудь взорвать и поджечь. Вот он, коммунистический заговор в действии!..
Но болгарские-то власти отлично знают, что Димитров никакого отношения к взрыву собора не имеет.
Трижды с тех пор заочно судили его на родине, но ни разу не ставили ему в вину причастность к взрыву. Неужто в Софии промолчат?
Нет, в Софии не промолчали. После того как Берлин сообщил, что к делу о поджоге рейхстага привлечены «один из организаторов взрыва Софийского собора и два его союзника», начальник столичной полиции Тодоров официально заявил о своем желании «участвовать в допросе трех болгар, с тем чтобы по окончании процесса в Германии они были доставлены на родину и предстали перед болгарским судом по обвинению в организации взрыва».
Это значило вот что: если Димитрову, Попову и Таневу удастся избежать казни в Берлине, они попадут в руки софийских палачей.
СПАСИБО ВАМ, ДОКТОР
После долгих и настойчивых хлопот Димитров получил наконец разрешение писать не только родным. Однако любое его письмо проходило предварительную цензуру. Цензором взялся быть председатель четвертой уголовной коллегии Имперского суда доктор Вильгельм Бюнгер, тот самый, которому предстояло рассматривать дело о поджоге рейхстага.
Доктор Бюнгер вычеркивал любое упоминание о невзгодах и лишениях, которые испытывал Димитров в тюрьме, о споре с обвинением, о подтасовке фактов, об угрозах и шантаже, пущенных в ход следственными властями.
Нередко он вообще отказывался пропустить письмо, если адресат казался ему «подозрительным»: а вдруг, чего доброго, умудрится Димитров использовать свою тюремную переписку, чтобы переправить на волю политическое воззвание…
Только личные письма! Родным или близким. И ни слова о допросах, о следствии, об условиях, в которых он находится. На худой конец, можно сообщить, что его будут судить и что он не признает себя виновным: все равно через некоторое время это объявят официально. Но больше ни слова…
Димитров искал возможности дать знать о себе в Россию, наладить хоть какой-то контакт с советскими людьми. Но кому написать? Любое письмо, адресованное товарищу по работе, не говоря уже об известном общественном деятеле, может не дойти. И более того — его свободно могут использовать для «подкрепления» доводов обвинения. Еще бы: связь с Советским Союзом!..
Тогда-то и вспомнил Димитров одного хорошего человека, к которому он так привязался в свой последний приезд. Даже при самом большом желании его нельзя будет объявить ни участником заговора, ни поджигателем, ни тайным агентом Коминтерна, ни большевистским пропагандистом. Этим человеком был директор Кисловодского санатория, лечивший Димитрова от тяжелых сердечных недугов, нажитых за годы изматывающей жизни профессионального революционера.
То-то удивится милый доктор, получив письмо от своего пациента из берлинской тюрьмы. Ведь он знает, конечно, где сейчас находится Димитров и в чем его обвиняют. И он — умный человек — поймет, что это странное на первый взгляд письмо из гитлеровского застенка адресовано не только ему одному, а всем друзьям, всем, кто тревожится за судьбу Димитрова, кому дорога каждая весть о нем, кто умеет читать между строк.
Директору санатория «Десятилетие Октября»
д-ру Болотнеру
Кисловодск (СССР)
Дорогой д-р Болотнер!
За месяцы моего заключения я очень часто с радостью и благодарностью вспоминаю о Вашей здравнице, где я в прошлом году успешно восстановил мое сильно расшатанное здоровье. Если бы курс лечения не был проведен так успешно, я сейчас, наверно, не был бы в состоянии выдержать тяжелого заключения и мое здоровье и работоспособность наверняка были бы подорваны. Запас здоровья, накопленный в Кисловодске, явился для меня, несомненно, настоящим спасением. Искреннее и сердечное спасибо за это Вам, д-ру Попову, д-ру Эрлихсману и всему персоналу санатория.
После пяти месяцев ожидания я наконец получил обвинительный акт. Меня обвиняют в государственной измене в связи с поджогом рейхстага, то есть в преступлении, которое по закону карается смертной казнью. Но так как я с этим преступлением не имел ничего общего и во время поджога даже не был в Берлине, то обвинительный акт не содержит никаких бесспорных улик против меня.
Как сообщил мне мой официальный защитник (д-р Пауль Тейхерт, Лейпциг), процесс, по-видимому, начнется в первой половине сентября. Хочу надеяться, что это действительно будет так, и с нетерпением жду возможности опровергнуть несправедливое обвинение.
Вам, конечно, нетрудно представить себе, как я стремлюсь к свободе, творческой работе и борьбе, а также и к тому, чтобы еще раз иметь возможность побывать в Вашей здравнице, накопить новые силы, энергию и необходимый запас здоровья.
