Поединок с самим собой - [67]

— Мордобой? А чего же ты раньше этим «мордобоем» так увлекался? Первым у нас был. Чемпионом стать хотел.

— По глупости, — говорит Женька. — По молодости лет…

— Нет, — говорю. — Не финти. Объясни толком, что стряслось. Может, дядя?…

— При чем тут дядя?

— Тогда в чем же дело?

Молчит.

— Ну, в чем же дело? — настаиваю.

— Вот вцепился, как репей собаке в хвост, — говорит Женька. — Не хочу и все тут. Бокс — дело добровольное? Так? А я не желаю добровольно, чтобы меня по роже лупили.

— А раньше желал? Почему?

— Сказано же: по молодости…

Опять мы к началу разговора вернулись. Я уже стал злиться.

Чувствую, Женька тоже сердится.

«Вот сейчас нам бокс и пригодится, — думаю. — Женька, правда, покрепче меня. Ну, да ничего…».

— Значит, ты изменник! Разлюбил бокс?! — нарочно подначиваю я. — Наверно, никогда и не любил…

Женька презрительно фыркнул. Глянул на меня исподлобья.

— Это я-то не любил? Да я, если хочешь знать, и сейчас его страстно люблю. Я его уже три года, как люблю. С того самого дня, как прочитал Джека Лондона «Мексиканец». Помнишь?

Я кивнул. Еще бы! У нас в секции все мальчишки не раз читали этот замечательный рассказ о маленьком молчаливом мексиканце Ривере. Полунищий парнишка, он, чтобы, заработать деньги и купить винтовки для революции, вышел на ринг на неравный бой с могучим чемпионом. Тот был сильнее худощавого, нетренированного Риверы, но Ривера знал, что должен победить, обязательно победить и получить приз, иначе не на что будет купить винтовки. И он выстоял. Выстоял под бурей ударов. Победил!

Я читал «Мексиканца» раз пять и каждый раз прямо- таки преклонялся перед железной волей этого угрюмого мексиканского оборвыша, настоящего солдата революции. Каждый раз, дочитав до той страницы, где несмотря на подкупленных судей, несмотря на враждебность зрителей, мексиканец стремительным ударом валит на брезент самодовольного могучего чемпиона, я хотел скакать и кричать от радости.

— А сколько денег получил мексиканец? Помнишь? — спросил Женька.

«Денег? — я пожал плечами. — При чем тут деньги? Ах, да, приз…» Я напряг память. Сколько? Много. А точно — не запомнил.

— Пять тысяч долларов! — восторженно выкрикнул Женька. — Неплохо, а?!

Я пожал плечами. Женькин азарт был мне непонятен.

— Пять тысяч за полчаса! — сверкая глазами, продолжал Женька. — Я тогда спросил у дяди, сколько это — пять тысяч долларов? Там, за границей. Он сказал — можно автомашину купить. Понял? За полчаса — машину!

Никогда не видел я Женьку таким. Обычно он был спокоен, неречист. А сейчас глаза его пылали, весь он как-то дергался, суетился.

— Ну, и что? — спросил я.

Женька сразу как-то скис. Глаза его потухли.

— А ничего! — вдруг сердито крикнул он. — Прицепился тоже! Гуд бай! Аривидерчик! — и, не глядя на меня, быстро зашагал к лестнице.

Дома я долго обдумывал наш разговор. Все-таки странно! Почему Женька решил бросить бокс? Боится синяков? Ерунда! Женька не из пугливых. И раньше-то ведь не боялся, чего же сейчас вдруг струсил.

И зачем он про «Мексиканца»? И про пять тысяч долларов?

Я опять и опять вспоминал его горящие глаза, его суетливость, когда он говорил об этом огромном призе. Странно, очень странно!..

Я вышел на двор. Женьки не было. Возле «Москвича», крутился его дядя. Он был без пиджака, в трикотажной фуфайке. Дядя то влезал в машину, что-то там делал, то вылезал, поднимал капот и склонялся над двигателем.

Я подошел и стал неподалеку.

Дядя взял какую длинную палочку, утыканную яркими перьями, — она была похожа на огромный, пушистый хвост тропической птицы — и стал ею смахивать пыль с кузова.

Я стоял рядом и смотрел.

— Удобная штука, — сказал дядя и помахал этим птичьим хвостом. — Это я из Японии привез. Не щетка, а прямо пух. Пощупай.

Я пощупал. В самом деле, пух.

— Таким уж краску не поцарапаешь, — продолжал дядя. — Вещь!

Я кивнул. Дядя достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Зажигалка была интересная. Как пистолет. Щелкнешь курком — и из дула вылетает пламя.

— Англия, — сказал дядя, погасив огонь. — Ты зажигалки любишь?

Я пожал плечами. Откуда я знаю, люблю или нет, когда я зажигалки никогда даже в руках не держал?!

— О, бывают чудесные! Вот! — из заднего кармана брюк он достал круглую плоскую зажигалку.

Щелкнул, и из нее выскочила балерина. Изо рта у нее, как длинный, красный язычок, вилась струйка огня.

— Французская, — сказал дядя. — Вещь!

Я уже заметил: он то и дело говорил — «вещь»! Это была у него высшая похвала.

«А если… Поговорю-ка я с ним насчет Женьки? — вдруг решил я. — Только как начать?».

Дядя полоской замши протирал никелированные части, а я все не знал, как начать.

— Знаете, — наконец сказал я. — Ваш племянник здорово боксирует. Даже в первенстве города будет участвовать.

Дядя положил замшу в ящичек возле приемника.

— Зачем? — спросил он.

— Как зачем? — я удивился такому странному вопросу.

— Зачем ему бокс? — спокойно повторил дядя.

— Ну, чтобы сильным, и смелым… И вообще… Он даже чемпионом хочет стать…

— Зачем? — опять повторил дядя.

Я внимательно посмотрел на него: шутит, что ли? Нет, лицо у него было вполне серьезное.

Я пожал плечами. Зачем становятся чемпионами?! Ну, становятся и все.