Поединок невидимок - [6]

– Давайте, завтра еще и рыбалку с катера снимем, – рискнул вставить оператор. – Вас в таком образе еще никто не представлял. Уникальные кадры для истории.

– Символично, – поддакнул режиссер и тут же подумал про оператора: «Наглый, но сработало, даже в обход сценария! А вот "для истории" он зря вкрутил. Получается, что президент для него как бы величина непостоянная».

– Я подумаю над вашей просьбой... и даже, наверное, соглашусь.

– Нам тогда сегодня катер будет нужен, точки «пристрелять», – оператор почувствовал, что пошла «пруха», и пытался вытянуть из короткой встречи по максимуму.

– Обратитесь к моему помощнику, который курирует съемки, – прежняя сентиментальность испарилась, глава государства не любил, когда к нему обращались с мелкими просьбами. – Ну и слова у вас интересные – «пристрелять», – хмыкнул бывший комитетчик. – А Белкиной, она уже едет из аэропорта, – президент произнес это так, будто видел популярную телеведущую в магическом стеклянном шаре, – передайте, что я смотрел вчерашний «Резонанс». Достойная работа, особенно сюжет про Холезина – тема скользкая, но исполнена выверенно.

Глава 2

Тонко прозвенел, простучал по рельсам первый столичный трамвай. Сонные пассажиры поднялись по ступенькам в еще прохладный салон. Как обычно водится ранним утром, никто не заводил разговоров. Кто дремал, кто смотрел в окно на проплывавшие, подрагивающие за пыльным стеклом московские пейзажи, кто уткнулся в газету. Общественный транспорт объединяет людей разных убеждений, поэтому в их руках и разворачивались газеты, представляющие весь спектр политических взглядов столицы. Газеты были разные, но со всех первых полос улыбался москвичам один и тот же человек – «заключенный номер один», опальный олигарх, «владелец заводов, газет, пароходов», вот только заголовки под фотографией Аркадия Михайловича Холезина были разные.

– И правильно сделали, что посадили! – внезапно нарушил молчание в салоне зычный голос, в котором без труда угадывались командирские нотки отставного военного.

Никто даже не стал переспрашивать: «А кого именно?» – ясно, о ком зашла речь.

– Как вам не стыдно? – с вкрадчивой агрессивностью отозвалась старушка с лицом школьной учительницы и опустила прогрессивную газету. – Он в тюрьме оказался, может, и за дело. Но русскому народу свойственно снисхождение к униженным и оскорбленным. Вы – не русский человек!

– По справедливости, таких, как он, не сажать, а стрелять надо, – прямолинейно озвучил жизненную позицию бывший военный. – А вот насчет того, кто из нас русский, это еще посмотреть надо. Я десять лет в Казахстане в голой степи служил. А вы в это время в Москве штаны протирали и памятник Дзержинскому сбрасывали.

– Отец, – незлобно отозвался молодой человек в костюме и галстуке, – чем тебе плохо сейчас живется? Тебе чего – тюрьмы не хватает?

– А ты где работаешь?

– На фирме, – уклончиво ответил молодой человек.

– Значит, и по тебе тюрьма плачет. Разворовали Родину.

– Все они: и олигархи, и власть в одном дерьме замазаны. Посидит малек, тихо выпустят, и на Канары уедет. У них все давно между собой договорено, – бросил через плечо работяга в болоньевой куртке и американской бейсболке. – Камера у него, батя, побольше твоей хрущевки, и обеды из ресторана к нему привозят вместе с проститутками.

– Так вот же совсем другое пишут, – заступилась, тряхнула газетой старушка.

– Написать все что угодно можно, а вот вчера по телевизору правду показывали... – привел дремавший до этого работяга убийственный аргумент, но договорить не успел, дверь трамвая открылась, и пришлось ему выходить...

Народ в городском транспорте был уверен, что знает многое, если не все, а вот те, кому по долгу службы полагалось знать больше других, сами терялись в догадках. Посадка опального олигарха, не пожелавшего расставаться с нефтедобычей, стала для них неожиданностью. Когда еще только брезжил рассвет, к знаменитой на всю Россию Бутырской тюрьме съезжались журналисты. Кто раньше приедет, тот и займет лучшее место для съемок. Хотя, что именно предстоит снимать, никто наперед особо не задумывался. Главное – появился новый информационный повод, который при желании можно мусолить в эфире не один месяц, выстраивать версии случившегося, делать прогнозы, приглашать в студии политологов и геополитиков, наводить телемосты, проводить ток-шоу и опросы граждан на улицах. Но первым делом предстояло снять саму тюрьму, в которой оказался тот самый человек-повод.

Десятки камер уже давно растопырили ноги штативов неподалеку от закопченных временем и городским дымом стен Бутырки. Блестящий металл фирменной аппаратуры покрывала утренняя роса. Журналисты сбились в группки, попивали кофе из пластиковых стаканчиков, и только операторы не отходили от камер. Профессия такая – в любой момент может случиться событие, заслуживающее внимания.

Цыганский табор телевизионщиков отгораживала от тюрьмы полосатая красно-белая лента, которую охраняли два молчаливых милиционера. На все вопросы они отвечали или невнятным, но грубым мычанием, когда к ним цеплялись журналисты отечественные, или вежливо отсылали подальше – к начальству, когда пробовали подкатиться зарубежные.