Подземный мир. Нижние этажи цивилизации - [50]

Когда иудеи наконец прибыли в Израиль, они построили первый храм на Храмовой горе в Иерусалиме, строго следуя структуре скинии: Святая святых располагалась в пещере в недрах каменистого холма. Полное исследование этой пещеры не проводилось ни одним археологом в мире — место священное, к тому же слишком политизированное, — однако говорят, что, если постучать по полу в нужном месте, можно услышать, как снизу доносится эхо. В любом случае нетрудно представить себе скинию и Святая святых как архитектурное воспроизведение пещеры, переносную версию «темной зоны», которая позволяла странствующим израильтянам проводить ритуальные церемонии, в давние времена устраивавшиеся в подземной темноте.

ЕСЛИ МЫ СУМЕЕМ ПРОЛИТЬ ХОТЬ НЕМНОГО СВЕТА, хотя бы столько, сколько оставляет светлячок, на события, произошедшие в пещере Ле Тюк тысячи лет назад, этот луч, возможно, засверкает где-то рядом со скульптурами бизонов, как раз там, куда и привел нас Андреас. Сидя на корточках у входа в зал, он направил фонарь на огромную яму в центре пещеры, из которой мадленцы добывали глину для скульптур. «В общей сложности, — сказал Андреас, водя фонарем по полу, — археологи обнаружили в пещере 183 отпечатка стопы, и почти все из них почему-то представляли собой следы пяток». В 2013 году, пытаясь уяснить этот таинственный момент, Бегуэны организовали визит в пещеру трех бушменов из пустыни Калахари. Бушмены — старейшая народность в мире, по мнению некоторых ученых, и одна из последних, что следует традиционному образу жизни охотников и собирателей. Эти трое мужчин были опытнейшими следопытами: по отпечатку ступни они могли определить пол человека, наличие болезней, груза, темп ходьбы — и даже был ли идущий испуган или спокоен. Следопыты провели в задней части пещеры целый час, склонившись над узором из отпечатков пяток, оживленно переговариваясь на своем родном языке жуцъоан с характерным щелканьем.

Они пришли к любопытному заключению. Четырнадцать тысяч лет назад в пещере находились двое — мальчик возрастом около четырнадцати лет и мужчина лет примерно тридцати восьми. Они ходили в глубь пещеры и обратно, выкапывая из ямы крупные куски глины, затем поднимали их в пещеру бизонов; под тяжестью ноши их ступни увязали в грязи. Однако следопыты утверждали, что мадленцы ступали на пятки не из-за необходимости маневрировать груз в низком пространстве — они шли так специально. Вполне вероятно, сказали бушмены, что следы являются частью ритуала — например, танца, — хотя точно установить это затруднительно. В любом случае практика хождения на пятках была знакома следопытам. В пустыне Калахари, объяснили они, твои следы знакомы всем соседям, поэтому оставить где-то отпечаток ноги — всё равно что поставить подпись на бумаге. (Внутри племени, таким образом, невозможны романы на стороне, потому что любой отпечаток мгновенно выдаст, кто поздней ночью был на свидании.) Единственный гарантированный способ сохранить анонимность — ступать на пятки. Склонившись над окаменелыми следами, я представлял себе мадленских скульпторов, работающих в тусклом свете факела, готовящихся к церемонии, которую мы никогда не поймем до конца и которая должна была содержаться в тайне. Вот почему эти двое древних людей не могли позволить обнаружить себя и не оставили следов даже в этом скрытом от глаз месте.

На обратном пути, пробираясь по «кошачьей тропе» ко входу в пещеру, слезая по утесам в Свадебный зал, я вспомнил историю о том, как пещеру Ласко, всего в нескольких часах езды от Ле Тюк, где также находятся рисунки мадленцев, посетил Пабло Пикассо. Это произошло в 1940 году, буквально через несколько месяцев после открытия пещеры, в то время первозданной и не обустроенной для туристов. Посетителей при свете факела водила под землю разношерстная группа местных жителей. Пикассо спустился в сырую пещеру, следя за мягким мерцанием, скользящим по потолку и освещающим скачущих по камням быков, оленей и лошадей. В ту минуту, пораженный исчезновением времени, слиянием древности с современностью, великий художник прошептал: «Мы не изобрели ничего нового».

В ЗАВЕРШЕНИЕ ВЕЧЕРА мы собрались в семейной библиотеке Бегуэнов вокруг массивного письменного стола из красного дерева, на котором стояла бронзовая копия бизонов и фотография деда графа Бегуэна. Уже давно стемнело, все устали после экскурсии, к нашим ушам присохла грязь, и тем не менее мы светились от счастья. Мы все расписались в гостевой книге, и граф Бегуэн откупорил бутылку мюскаде, которую мы распили из пластиковых чашек, подняв их в честь нашего визита и в честь бизонов.

Скульптуры, говорил граф, демонстрируют «чудеса сохранности». Окажись бизоны буквально на несколько футов левее или правее — и они могли быть разрушены капающей с потолка водой, а значит, утрачены для истории. Любой тафономист — ученый, исследующий сохранение и распад ископаемых, — подтвердит, что спустя тысячелетия фигурки находятся в прекрасном состоянии, но я не уверен, что здесь уместно говорить о «чуде». По моему подозрению, мадленцы понимали, что может повлечь скорую порчу скульптур, а что, напротив, сохранит их. Проживая в условиях вечно меняющейся природы, в тотальной зависимости от многих превратностей судьбы — будь то перемена погоды, миграции хищников и сезонное поведение растений, — они по достоинству оценили место, где никогда не меняются окружающие условия. Они знали: оставить какой-то предмет в «запечатанных» подземных глубинах означает подарить ему вечную жизнь.