Подземный мир. Нижние этажи цивилизации - [49]
Это была небольшая пещера со сводчатым потолком, с плоским и голым полом: в центре, примерно в десяти футах от того места, где мы сидели на коленях, находился большой камень. К нему под небольшим углом были прислонены два глиняных бизона, светившиеся сейчас в мягком свете фонаря. Я услышал, как все мои спутники выдохнули в унисон. Я почувствовал, как напрягается всё мое тело, одно сухожилие за другим, как сжимаются мышцы, стягиваясь к плечам. Затем, внезапно, путы ослабли; внутри меня поднялась теплая волна: от сердца, через торс к плечам, потом она достигла головы, мое дыхание прервалось. И тут я разрыдался от восторга, по щекам покатились слезы.
Скульптуры бизонов из пещеры Ле Тюк д’Одубер; предоставлено Робером Бегуэном
Впереди стояла фигура самки бизона, чуть позади — фигура самца. Детальность изображения поражала: разлет рогов, крутой подъем горла, борода, спускающаяся каскадом, мягкая линия горба, провисающий живот, мощные и сутулые плечи. Казалось, мы вот-вот увидим, как сокращаются мышцы животных, а под кожей работают органы. Глина блестела, словно мастер только что окончил работу. Скульптуры выглядели точно живые; казалось, это куклы, и стоит только выключить свет, как они оживут и начнется прекрасный детский спектакль.
Следуя за графом Бегуэном, мы обошли скульптуры на четвереньках, двигаясь осторожным полукругом. Граф вполголоса начал рассказывать о бизонах подробнее; он говорил с таким тактом, как если бы представлял нас членам своей семьи. Сначала его речь была медленной, состоящей из простых фраз на французском, которые я понимал без труда; но по мере того, как он обращал наше внимание на детали скульптур, он говорил быстрее — и я вскоре потерял нить повествования и не смог слушать дальше. Я перестал приглядываться к скульптурам и уже не видел отдельных деталей, затем отошел немного в сторону. Голос графа звучал всё более отдаленно, и скоро мне почудилось, что в пещере я стою один, а единственный звук — это пульсирование крови в ушах.
Насколько я знал, Бегуэны вели livre d’or, гостевую книгу в кожаном переплете, в которую вот уже сотню лет посетители записывали благодарности семье и рассказы о своем путешествии и знакомстве с бизонами. Почти всех охватывало схожее забытье. Луи Бегуэн упоминал, что «застыл на месте и лишился дара речи». Маргарет Конки также рассказывала о чувстве оцепенения. Д-р Кун отмечал, что в глубине пещеры он испытал нечто вроде очищения. Поэт Клейтон Эшлеман писал: «В [пещере] Ле Тюк д’Одубер я услыхал внутри себя тихий шепот, заклинавший меня / уверовать в Бога». В гостевой книге в разных терминах и выражениях описывался один и тот же благоговейный трепет. Каждый посетитель пещеры ощутил mysterium tremendum et fascinans, «устрашающую и очаровывающую тайну»: так идентифицировал философ Рудольф Отто одно из основных качеств всего священного.
И это странно. В конце концов, мы почти ничего не знаем об этих бизонах. Четырнадцать тысяч лет спустя мадленцы — не более чем ночные тени: нам известно об их жизни только то, что мы сумели понять, изучая какие-то останки и золу древних кострищ. Мы можем лишь строить отдаленные предположения об их мифологии и божествах, о форме и очертаниях их вселенной. Любые священные предметы, писал социолог Роберт Белла, должны рассматриваться «в контексте сообщества, для которого они священны, ведь таковыми они становятся именно благодаря ритуалам этого сообщества». Любой культурный контекст, окружавший бизонов, — ритуалы, наделявшие их ценностью для мадленцев, — безвозвратно утерян. И всё же, спустя сто сорок столетий, те же самые люди, которые водят внедорожники и покупают полуфабрикаты в супермаркетах, посещают пещеру Ле Тюк и падают на колени, увидев эти скульптуры. Мы взирали на бизонов в темноте, благоговейно склонившись перед ними, а наши увлажненные глаза светились небывалым светом. Само время перестает существовать в этой пещере, и расстояние между нами и нашими предками сжимается до толщины волоса.
«СЛОВО ТАЙНОЕ И СВЯЩЕННОЕ СУТЬ БЛИЗНЕЦЫ», — пишет поэтесса Мэри Руфл. То, что мы чувствуем в глубине пещеры Ле Тюк д’Одубер, — это слитые воедино силы священного и сокровенного: тайна и святость, сокрытость и божественность, пронизывающие все духовные практики. Они играют центральную роль в индуизме: так, в храме посетитель подходит к статуе божества, которая находится в темной комнате. А также в обрядах инициации у народа юрапмин в Папуа — Новой Гвинее, которые проводятся в таинственном и недоступном закрытом помещении, где всегда царит мрак. И даже у древних египтян наиболее важная часть храма была освещена меньше остальных: тайное святилище, запрятанное за каменными ступенями.
«ГОСПОДЬ, — ГОВОРИТ ЦАРЬ СОЛОМОН в Ветхом Завете, — поставил солнце на небе», но при этом «благоволит обитать во мгле». Все авраамические религии основаны на идее священной сокровенности. Так, прообразом сакральной архитектуры стала скиния — переносная конструкция, служившая святилищем в годы странствования израильтян по пустыне после исхода из Египта. Устройство скинии представляло собой занавешенный двор, в центре которого располагался шатер прямоугольной формы, внутренняя скиния, куда могли заходить только священники. В задней ее части, скрытое завесой, находилось священное пространство и Святая святых, которая всегда содержалась в полной темноте. Здесь хранились самые священные реликвии, в том числе Ковчег Завета, высшее свидетельство присутствия Бога. Входить в Святая святых разрешалось исключительно первосвященнику только раз в год, в День искупления: в этот день он разбрызгивал на Ковчег кровь в знак искупления грехов человечества.
