Подземный мир. Нижние этажи цивилизации - [30]

Я слушал, озадаченный общим тоном этих повествований, и не знал, что сказать. Мондонги вроде бы представляли угрозу — и в то же время Хэмлеты рассказывали о них с теплом и ностальгией, как будто тут был вечер старинных семейных преданий.

Колин с трудом удерживался от смеха, но успел рассказать историю, которая произошла несколько лет назад, когда к Уилги-Миа на собрание общины прибыла группа ваджарри. Днем все спустились под землю и посетили священную шахту, но, как только солнце село и стало темно, никто не пожелал и близко к ней подходить. Соплеменники стали лагерем примерно в миле от шахты, и в темноте все тряслись от страха, опасаясь мондонгов. Вся семья уже заходилась от хохота, чуть не падая со стульев и вытирая слезы. «Так напугались, — ревел Колин, — что даже писать ходили парами!»

Я начал припоминать, что примерно то же слышал в Потоси — в рассказах об Эль-Тио. В тот раз священный ужас также соседствовал с теплыми, почти родственными чувствами.

Смех вскоре прекратился, и Колин замолчал; его лицо, скрытое шляпой, потемнело. «Вот только они там, черт побери, есть, — вымолвил он. Его голос звучал глухо, почти резко. Он затянулся сигаретой и смерил меня взглядом. — Просто нужно знать, как себя с ними вести».

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, в легком предрассветном тумане, мы, подпрыгивая на ухабах, ехали по бушу[48] в пикапе Колина, направляясь к подножию Уилги-Миа: эти холмы круто поднимались из земли, яркие, как извергающийся вулкан. Мы с Бренданом выгрузили инструменты и фонари из грузовика, а Колин и Доун, сопровождаемые Бэйби, поставили в тени машины стулья и вынесли термос с кофе. Везде вокруг нас валялись осколки каменных орудий, оставленные посетителями, которые приходили сюда тысячелетия назад. Говорили мало. Колин по-дружески подмигнул мне, и я приятно удивился. Он настоял на том, чтобы мы приехали сразу после рассвета, когда холмы выглядят красивее всего.

Уилл Хант

Когда мы с Бренданом начали подъем по склону и грузовик Колина, оставшийся внизу, казался всё меньше и меньше, нам открылся вид на всю долину холмов Уэлд-Рейндж. Тропа песен петляла между холмами; каждая вершина отмечала место, где приземлился Предок марлу. Мы перебирались через красно-черные мраморные выступы, содержащие самую чистую железную руду во всей Уэлд-Рейндж — то, за чем приехала сюда компания Sinosteel. «Не видать им, — заявил Брендан. — Больше шансов у них на Луне пописать».

Он добрался до вершины холма первым. «Вот она», — сказал он тихо. Я поднялся к нему и взглянул в зияющую под нами красную долину, которая уходила вниз гораздо дальше, чем я мог себе представить. Вид ее меня просто ошеломил. Пейзаж Уэлд-Рейндж изобиловал яркими цветами — пурпурные каньоны на закате, малиновые лужи во время дождя, — но этот цвет был совсем другого рода. Такого оттенка бывает лава, лоно женщины, — цвет низины словно давал определение слову «красный».

И возможно, меня поразил цвет, или необычное, животное тепло, исходившее из бездны под нами, или мое зрение было затуманено в этот ранний рассветный час, — но я мог поклясться, что буквально на минуту, заглянув за край обрыва, я увидел, как что-то зашевелилось в темноте: маленький человечек, похожий на духа, то появляющийся, то снова исчезающий.

Брендан перебрался через край, и я последовал за ним. На крутом склоне идти пришлось крайне аккуратно, ногами нащупывая твердую поверхность, делая большие шаги из стороны в сторону. Под нашими ногами длинными каскадами, шипя, двигалась охра. За доли секунды всё мое тело было вымазано красным — словно я получил посвящение. Во время спуска я обратил внимание на то, что охра вбирала в себя все звуки, делая наши движения бесшумными; казалось поэтому, что мы находимся как бы во сне: стоило нам заговорить, наши голоса звучали мягко, а собственные слова мы слышали как будто издалека, словно говорили другие в помещении. Когда поднялось солнце и его косые лучи просочились в шахту, охра начала мерцать и менять цвета, от теплого темно-вишневого до насыщенного сиреневого и затем — до яркого-яркого розового. От этого казалось, будто стены движутся, а сама шахта мягко пульсирует. Будто мы опускаемся в горло живого существа — и земля поглощает нас.

Мы остановились ненадолго, и Брендан извлек откуда-то фрагмент охры. Протянул мне, но я опасался к нему прикасаться.

«Всё нормально, — сказал Брендан. — Старик попросил найти тебе хороший кусок».

Охра была мягче на ощупь и легче по весу, чем я ожидал. Я сжал подарок в руках, и он мгновенно рассыпался в мельчайший порошок, по консистенции как румяна в пудренице. Я растер его ладонями, помял пальцами — он светился на моей коже.

На половине пути мы остановились на козырьке, ровно на краю «сумеречной зоны», куда еще долетал свет от входа над нами, а внизу простиралась чернота. Из глубины поднимался густой запах помета летучих мышей.

Рядом с нами на козырьке лежала туша кенгуру с темно-фиолетовыми пятнами на ломкой коже, — тот самый марлу, о котором всё это время рассказывали истории.

«Они забегают сюда в поисках воды, — объяснил Брендан, — а потом не могут выбраться».