Подземный меридиан - [9]

Мария отстранила руку. Сказала сухо:

— До свиданья.

Распахнув калитку, она исчезла в саду.

В полумраке Мария едва отыскала дверцу на террасе. Василек спал, раскинув руки. Она предусмотрительно уложила его одетым, боясь, что без нее он раскроется и простынет.

Мария укрыла Василька одеяльцем, вышла на крыльцо. В конце аллейки, у калитки, почудился силуэт человека. «Самарин», — решила Маша. Она подошла к заборчику, посмотрела вправо, влево. Нет, Самарин ушел в санаторий. «Молодой, беззаботный, — подумала Мария, и невольное чувство зависти, сожаления и ещё чего–то грустного и смутного шевельнулось в её сердце. — Я с ним обошлась грубовато, надо бы помягче. Да и руку отняла так, будто он со мной намеревался сделать бог знает что…» Ей было приятно думать о Самарине, и она продолжала вспоминать все, что ему говорила и что говорил он ей. «С ним легко и хорошо», — улыбнулась Мария. Она поймала себя на мысли, что как бы нарочно сосредоточивает свое внимание на свойствах Самарина, а его молодости, физической привлекательности как бы не замечает, не видит.

Состояние её было тревожным и смутным.

Маша задумалась о себе, о своей жизни. Судьба несправедлива к людям, порой бывает жестока. Одним дарит свободу, беззаботность, других озадачит, поставит в нелепое, трудное положение. Вот ведь и она, Мария. Самарину, пожалуй, столько же лет, сколько и ей, — а как неодинаково их место в жизни. «Невеста с изъянцем», — сказал о ней один артист, когда Маша развелась с Александром, своим первым мужем. Не сразу поняла она значение страшных слов, и только потом до нее дошел смысл сказанного: «Это Василек–то её изъян?..»

С моря потянуло влажным воздухом. Мария была в одном сарафане, но прохлады не замечала. Она шла вдоль забора по саду. Чем дальше в глубь сада она удалялась, тем кусты и деревья становились гуще, темнее. Вот они обступили её со всех сторон: Маша не видит своих ног — она словно плывет по воде, темной, холодной. Над головой шумят тополя.

«Невеста с изъянцем…» А давно ли?..

В просветах между листьями сверкают звезды; они, точно капли серебряного дождя, летят из глубины неба.

Так летят годы жизни.

Еще в детстве неопытным умом и сердцем уловила Маша страшную суть непостоянства всего сущего на свете. Пыталась воспротивиться логике природы:

«Мамочка!.. Я никуда не пойду из дома. Я буду с вами. Всегда с вами. Всегда, всегда…»

Мать прижимала к себе дочку, целовала круглую, душистую головку. «Мамочка, мама…» Для кого–то она Настасия Николаевна, старший научный сотрудник столичного института, а для нее — мамочка. Вся, вся — родная и понятная… Знает дочка, что скажет, как обнимет, поцелует. Как ответит на шутку папы. Папа говорит: «Улыбка снимает напряжение клеток». Они с мамой знают, где заряжаются его клетки. На работе. Папа — военный журналист, подполковник. Он работает в редакции журнала. По словам папы, выходит, что в редакции собрались люди, которые нарочно все делают не так. Когда Маше было пять или шесть лет, один из папиных друзей сказал: «Журналисты едут на нервах». Маша долго не могла понять, как это на нервах можно ехать.

Папа не любил телевизор. Как его не любить, телевизор? А вот папа не любил. Однажды старый музыкант и певец исполнял фронтовые песни, отец заругался: «Знаю я его. Во время войны отсиживался в Ташкенте, а теперь фронтовые песни поет». В другой раз прибавил: «Добро бы голос был, а то хрипит, словно с похмелья». Маша, сидя с мамой у экрана, поглядывала на отца, думала: «Ругается потому, что в клетках у него напряжение».

Мама была чуткой, отец грубоватым. Что–то они сейчас делают в своей уютной московской квартире? Наверное, папа, как всегда, читает, а мама сидит у телевизора и смотрит фильм про шпионов. Милые мои, дорогие…

Маша подошла к калитке, прижалась к ней щекой.

Приморский городок давно погрузился в сон. Замерли шаги последнего из гуляк, где–то проворчал и стих автомобиль.

«А в Сибири скоро займется заря».

Сибирь вспоминается часто. Там родилась Мария как артистка, там переломилась её жизнь. Переломилась…

В институте к ней пришла настоящая любовь. Александру было двадцать лет, ей — девятнадцать. Она была любимицей режиссеров и преподавателей, ей прочили блестящую карьеру в кино. Его это злило. И вообще, он был до смешного ревнив. Если где–нибудь на танцах или в клубе Маша болтала с другими парнями, Александр этого не переносил. Если оставались вдвоем в квартире и Маше звонили знакомые ребята, Александр тянул из её рук трубку телефона: «Пусть они не звонят тебе».

Маша подтрунивала над ним. Часто говорила ему: «Ты слишком молод. Ребенок. Между нами не может быть ничего серьезного». А когда позади остался институт и «ребенка» распределили в Сибирь, Маша, несмотря на то что получила приглашение сниматься в кино, устремилась за ним. Там они и начали нешуточную супружескую жизнь.

Было много хорошего, были счастливые дни. Но там же судьба нанесла ей первый жестокий и несправедливый удар. Тот день и теперь весь, в мельчайших подробностях, стоит перед глазами.

«Я сегодня на выезд, а ты?» — сказала она мужу.

«Не занят. Пойду в кино».