Подводный город - [2]

* * *

Гильнек — это последняя бальнеологическая станция на Ла-Манше, который через несколько километров расстояния, у бухты Покойников и у Раза, становится Атлантическим океаном.

В маленьких улицах с гранитной мостовой Морис встречался с толпами купальщиков или купальщиц в куртках и фланелевых панталончиках, картузиках, в белых юбках из белого пике и в лодочкообразных шляпках-канотье, снабженных вуалетками от ветра.

Морис пожимал руки товарищам, раскланивался с семействами и видел новые лица.

Морис обогнул отель «Пляж» с выражением особого достоинства, потому что в нем жила Эвелина со своей гувернанткой, и затем вошел в казино, внутри которого помещался теннис, хотя и малокомфортабельный, но «шикарный».

Вход стоил два франка: истинная жертва, когда получаешь в месяц триста франков!

Молодой человек по пути увидел мисс Эдит, ирландскую гувернантку Эвелины Смит. Она поднялась со скамейки.

— О, мосье Морис, ваш опекун лишает вас содержания. Племянница моя написала мне об этом! — вскричала старая дева, вся в черном и в комическом детском чепчике на рыжем парике.

«Вот так неожиданность!» — подумал Морис. Раз племянница этой смешной и, кажется, любящей выпить дамы сообщила о его секрете, значит, и Эвелина знает! И, пожалуй, перестанет разговаривать. А между тем, в последнее время она как будто стала посматривать на него и болтала с ним на недурном французском языке…

— Нет, мисс Эдит, ничего подобного! — возразил он. — Не правда ли, какая чудная погода?

Он пошел дальше.

Эвелина кончала «сингль».

Гибкая, белокурая, вся какая-то яркая, она казалась частью этого светлого утра. Ей было шестнадцать лет, и в ее фигуре сказывались линии женщины, но вдруг прорывались детские движения и детский смех; вздрагивали глаза, и улыбка пробегала по губам маленького ротика. Волос на голове было необыкновенное изобилие; и как она была грациозна! Когда она изгибалась в игре, она казалась античной нимфой.

Они стали болтать. Морис боялся, что она сделает намек на его строгого опекуна и, конечно, он сам заговорил о нем.

— Я теперь проживаю остатки моих средств. Через какой-нибудь месяц я сделаюсь жалким конторщиком, который не посмеет раскланиваться с вами.

Некоторое время она молчала; потом, опустив глаза, пробормотала:

— Знаю… Мне сказала мисс Эдит… Но я не люблю счастливых людей… Мы сделаемся друзьями.

Он был взволнован и изумлен. Ему хотелось что-нибудь сказать, и он не нашел ничего лучшего, как объявить:

— Этот глупый Ван Эйден бросил мне это через окно…

И он торопливо рассказал, как упала к нему идиотская записка, которую он кстати вынул из кармана.

Эвелина взяла записку и прочитала, может быть, сама довольная, что разговор принял другое направление.

Несколько раз внимательно перечитала она записку. В ее больших голубых глазах появилось сосредоточенное выражение.

— Поразительно, — проговорила она, — можно было бы подумать… Вы не видали, кто бросил?

— Нет. Мне казалось, что это мог сделать только Ван Эйден.

— Он уехал еще вчера утром на моторе.

Она стала расспрашивать его о подробностях. В каком этаже его комната? На какую улицу она выходит? Кто его соседи? Не находятся ли недалеко от его окна другие открытые окна?

Он отвечал на все ее расспросы и рассказал ей про утопленника, скрыв, разумеется, сколько он сам платит теперь за номер.

Вдруг она сказала:

— Я ужасно люблю шарады и загадки. И знаете, во всем этом должна заключаться какая-то любопытная загадка. Сегодня я вам возвращу эту записку в четыре часа в концерте. Мне надо подумать.

Она пожала руку Мориса и направилась к мисс Эдит.

А он, смотря ей вслед, думал: «Презабавная девочка! Со мной она обращалась все время почти пренебрежительно, а вот теперь стала любезничать, когда я ожидал, что она наплюет на меня».

* * *

В зале казино Эвелина долго ожидала Мориса, сидя рядом с мисс Эдит, которая вышивала. Концерт кончался, когда он, весь запыхавшись, подошел к девушке. Она слегка отодвинулась от гувернантки.

— Простите меня, — пробормотал он, заикаясь, — но сегодня после обеда, пока я был на пляже, обчистили…

— Вашу комнату?

— Да… Кто вам сказал?

— Никто… Это так естественно. Что же у вас утащили?

— Ничего ценного, к счастью. Печатку, портсигар и коробку с мылом. Негодяи не заметили ни моих часов, ни булавок… Однако, они все перевернули.

— В особенности в багаже вашего утопленника?

— Да… А это откуда вам известно?

— С вами есть карандаш и бумага?

— Да.

— Напишите такую депешу: «Гамбург. Шасба-авеню, Чикаго.

Согласны ли вы на комиссию трети цены бриллиантов, уворованных в тысяча девятьсот восьмом году, если я их найду? Морис Люрси. Гильнек. Франция».

— Ну?

— И отнесите на телеграф.

— Но…

— Немедленно!.. И без гримас. Мисс на нас смотрит, ведь она не посвящена… Идите же!

Морис повиновался, ничего не понимая. Сдал телеграмму и вернулся. Эвелина ждала его на берегу в шотландском плаще.

— Мисс Эдит такая зябкая, — сказала Эвелина Морису. — Она тянет в салоне чай с ромом, или, вернее, ром с чаем. Но все же она может прийти и помешать. Итак, скорее садитесь и не прерывайте меня. Письмо на булыжнике… А знаете, мне кажется, оно вас отлично устроит! Я с утра весь день думаю о нем, чтобы разгадать. Но это будет потруднее шарад. Сначала мне показалось, что текст поставлен наобум — какой попало, а что существенное в цифрах… Я всячески нанизывала их и тасовала, но без всякого результата… Представьте, голова разболелась! Я начинала уже думать, что я вовсе не так ловко разбираюсь в криптографии, как я воображала, и хотела уже все бросить, как мне пришло в голову, что, может быть, цифры содержат в себе ключ к письму. Исписала несколько листов бумаги и, наконец, нашла. Заметьте, всего сорок слов, а самая большая цифра — тридцать семь. Слагаемые вовсе не слагаемые. Одиннадцать чисел означают слова, на которые нужно обратить внимание из всей кучи… Сначала я перенумеровала слова до самого конца, а потом — в обратном смысле…