Подводные камни - [99]

Конспиратор поежился, почувствовав, как под одежду закрадывается холодный воздух, пропитавшийся влагой прошедшего днем дождя, натянул ворот свитера на шею и стал созерцать погрузившуюся во мрак улицу. Изредка по ней проносились машины, рассекая темные лужи, в которых отсвечивали размытые блики электрических фонарей и окон окружающих зданий, слышно было, как по сырому тротуару внизу тихо хлюпают каблуки случайных прохожих.

«Эх, Оксана, как же тебя угораздило в эту историю втесаться, — подумал Родриго, уставившись на большую лужу посреди дворика перед его подъездом, — …незачем тебе просить прощения у Вероники. Зачем тебе просить прощения у человека, который сам не умеет прощать, да и не заслуживает, чтобы его прощали. Нечего тебе, дорогая, так унижаться…. А если узнаешь, что это не несчастный случай? Нет, от этого тебе только больнее будет, лучше чтобы не узнавала. Одно дело, когда сама судьба отнимает у тебя самое ценное, другое дело, когда это делает человек. В судьбе видим справедливость и примиряемся с ней, а вот в человеке видим только неправду, потому и не принимаем то, что он делает. Но ведь это тоже судьба — и то, как я попал на остров, и то, что я там сделал. Не могло все случайно получиться, уж слишком сложная вышла история. А если бы это была случайность, тогда ничего бы в наших головах не поменялось, и жили бы мы как прежде. Но ведь изменилось же! Ты себе и не представляешь, насколько ты права, Оксана, когда говоришь, что нужно смириться и начать с чистого листа. Не только мы с Вероникой изменились, но и ты сама! Твое горе заставило тебя шагнуть вперед, стать новым человеком, почувствовать вкус настоящей жизни! Не это ли есть главное? Мидас обнажил настоящую сущность каждого из нас. Сущность, которую больше не переделать, не сломать и не обмануть. И снова обстоятельства! Это стало возможным только по стечению определенных обстоятельств. Случилось именно то, что и должно было случиться, никак иначе! Ты, Оксана, и не догадываешься, насколько громадные изменения произошли, однако стараешься зажить по-новому, а ты, Вероника, все-то ты понимаешь, но боишься новой жизни. А новая жизнь идет, не останавливается… нельзя держаться одновременно и за прошлое и за будущее, в конце концов, тебя разорвет пополам, если не отцепишься от прошлого. Вероника этого не понимает пока. А Оксана, видимо, понимает и пытается отпустить Мидаса. Да, нужно иметь свою правду и твердо ее отстаивать, тогда не собьешься с пути. Ну, в моем-то случае эта правда может и не совпадает с правдой окружающих, но мне хватает внутренней силы, чтоб не прогнуться и не сбиться с пути. Ведь без того, что я сделал, мы и дальше безвылазно продолжали бы жить в прошлом и оставались бы безликими тенями, не знающими, кто они на самом деле. А сейчас мы узнали себя и поэтому почувствовали себя живыми. Знаем своих врагов, знаем, на что мы способны, поэтому понимаем, где начинается и где кончается настоящая жизнь. Жизнь, которую могут дать чужие руки или можно отнять своими руками. Меня никто не убедит, что я поступил неправильно. Ведь не сделал бы я то, что сделал, не увидели бы мы границу между добром и злом. Не узнали бы ее и те, кто считает, что в праве нас судить. Мы с Вероникой, как Адам и Ева. Не отведали бы мы запретного плода, не было бы и мира, в котором сейчас существуем все вместе. Получается, что грех так же необходим, как добрые дела и если отменить грех, тогда придется отменить вместе с ним и добрые дела. А что же тогда останется? Мир не смог бы просуществовать без грешников и праведников, потому что именно крайности определяют, где золотая середина. Добро не может само себя сотворить, для этого необходимо человеческое усилие, а зло само себя сотворить способно. Нащупывает оно слабые точки и перекидывается с одного слабого человека на другого, как зараза. А добро так делать не умеет — цепочка все равно рано или поздно на ком-то разорвется. Кто-нибудь все равно даст слабину…. А Оксана его и вправду, значит, любила. И не только за деньги. Молодец, разглядела за кошельком человека, испытала искренние чувства. А моя ненаглядная Вероника, увы, так не умеет. Самое, можно сказать, важное чувство, а она его не знает. Стыдно! Одним оно дается с самого рождения, а другим — нет. Вот и приходится их приучать, да еще неизвестно, приучишь ли. А ведь я чувствую, что Вероника ко мне что-то испытывает. Это, может, и не любовь вовсе, — так, типа увлечения какого-то, — но ведь испытывает. Не любовь, но все же…. Эх, трудно все время толкать человека к искренности, когда она ему не нужна и он без нее замечательно обходится. Чтобы быть искренним ведь нужно открыться, рискнуть, а когда ты привык только изворачиваться, подобный риск тебе кажется бессмысленным, потому что может провалить твои старания. Изворачиваются когда хотят добиться чего-то конкретного, а вот когда ты искренний, ты не знаешь, получишь ли ответ и если получишь, что это будет за ответ. Может, хороший, может, плохой и очень даже плохой. Настоящая любовь удобна, так как она универсальна. А вот когда человек не воспринимает ее, к нему приходится подбирать индивидуальный подход, в зависимости от того, насколько он черствый. И это уж больно геморройный процесс, нужно признаться, устаю я. А что поделаешь, раз настоящая любовь ко мне не клеится никак. Вот и приходится самому себе ее лепить из того что есть. Я б слепил себе хорошую любовь, если бы был хороший материал, да вот все некачественная материя попадается. Одни понимают любовь по-своему, другие вовсе и не стараются понять ее. Кого же любить тогда? Или все время притворяться? Нет, тогда вкус быстро теряется. В настоящей-то любви есть страх, что можешь ее потерять, сильно в ней разочароваться, а в фальшивой нет ни страха, ни разочарований, там ведь все под контролем и ничего не жалко. Моей Веронике жалко только себя, вот и приходится любовь выдавливать из ее эгоизма, а не из души. Ничего, я скромный, меня и такая любовь вполне устраивает. А уж дальше мы посмотрим, будем жить так, как распорядятся обстоятельства…»