Подводная газета - [28]
Щурёнок над губкой-бодягой.
Пескарь по песчаному дну ползает. Голавль — головатый. Краснопёрка — с красными плавничками-пёрышками. Ну, а вьюн — и взаправду вьюн.
И всем понятно, почему их так называют.
А вот почему линь — линь? Верховка — понятно, колюшка — ясно, усач — проще простого. А что такое линь?
Но не зря говорят, что лучше раз увидеть, чем десять раз услышать. Как увидел линя, всё сразу понял. Постучал он по земле жирным хвостом и прямо на глазах стал… линять!
Был в воде как из бронзы литой, стал на берегу как мокрая промокашка. Весь в подтёках и пятнах. Слизь на нём затвердела, зашелушилась, стала лохмотьями отпадать.
Облез линь. Полинял линь.
Потому он и линь!
ИЮЛЬ
Самая тёплая вода в году. Самые густые подводные заросли. Тина, как зелёный туман, обволакивает дно, коряги и камни. Время «цветения» воды. Время «ешь — не хочу»!
Славно в июле в больших водоёмах, а в мелких, закрытых, душновато. Особенно по ночам, когда все зелёные подводные дебри начинают «глотать» кислород.
Июль — разгар подводной охоты и фотографии. Наконец-то можно просидеть в воде час и два, не влезая в тесный гидрокостюм! Жаль только, что вода местами мутнеет — «цветёт».
Мы привыкли, что все события на земле сопровождает шум. А вот под водой все события беззвучны: там всё — как в немом кино.
Плыву я и вижу: высунулись из-под коряги две небесно-голубые рачьи клешни. Я вижу, и окуни их видят. Золотые искорки вспыхнули в их круглых глазах, затрепетали красные плавнички, зашевелились белые губы. Два окуня опустились вниз и — раз! — вытащили из-под коряги линючего рака. Два! — и рак без клешней, как перо синей птицы, покачиваясь, опустился на дно. А окуни с голубыми клешнями во рту скрылись в траве.
Плыву вдоль обрывистого берега, изрытого норами. Это рачий жилой «небоскрёб». Во всех окошках любопытные рачьи глаза. Вот уж у кого глаза от любопытства на лоб лезут! Шевелятся усы, шевелятся клешни, шевелятся глаза на стебельках — как трава на ветру. Раки смотрят на меня и, кажется, шепчутся. О чём шепчутся раки?
Может, о плотвичках-гимнастках? Есть в озере такие плотвички. Плывут как ни в чём не бывало, носик вперёд, хвостик назад, да вдруг — хоп! и повиснут вниз головой. Потом опять — хоп! — и встанут на хвостик. Постоят, кто на голове, кто на хвосте, и дальше плывут. Опять как надо плывут: носик вперёд, хвостик назад. Чаще всего физкультурничают молодые плотвички: балуются, наверное.
А раз напал на плотвиц окунь. Плотвицы, как искры, стрельнули вверх, вбок и вниз: спасайся, как можешь! Одна с разгона даже на бережок выпрыгнула. А окунь замер у берега, как собака на стойке, глаза горят, и плавнички трепещут.
Плотвица на песке изогнулась дугой, подскочила, плюхнулась в воду и… прямо окуню в рот!
Всё видят из нор своих раки, все подводные события происходят у них на глазах. Может, потому они и шепчутся? Колышутся длинные усы, трётся клешня о клешню, шевелятся глаза на стебельках. И всё шепчутся, шепчутся, шепчутся…
Среди переливчатых эллипсов, кругов и овалов на живом водяном «потолке» дрогнуло тёмное пятнышко и понеслось на меня. Мы встретились нос в нос — подводная птица и человек.
Птица летела, как сверкающая ракета. Но она не махала крыльями. Крылья её плотно прижаты, зато лапки у коротенького хвоста мельтешат, как два чёрных пропеллера. И вся она — как блестящий кулёк из целлофана.
Я раздвинул головой извивающиеся ореолы, вдохнул свежего воздуха и понёсся вдогон.
Подводная птица чуть просматривалась впереди, как солнце при полном затмении: тёмное пятно в полыхающем ореоле. И вдруг от пятна оторвался комочек света и пробкой взвился вверх! А потом оторвался второй и тоже, светясь и переливаясь, взлетел на «небо». Птица на глазах распадалась на части!
Птица эта — чомга — непревзойдённый ныряльщик. Увидев меня под собой, она взволновалась, и чомгята привычно вскочили к ней на спину и забились в перо. Чомга нырнула вместе с детьми. Но чомгята на спине не удержались. То ли водой их смывало, то ли просто дышать стало нечем, только стали они, как воздушные пузырьки, отрываться и взлетать наверх!
Наверху они стали вертеться, отыскивая глазёнками мать. Сперва приняли за мать мою голову, когда я вынырнул. Но скоро во всём разобрались и быстро поплыли к тростникам, где их мать-подводница покачивалась на волне, как чёрный поплавок.
В пронизанной светом воде всё как в тумане: неясно, расплывчато, зыбко. И когда вплываешь со света в береговую тень, то кажется, что лезешь в пещеру. Всё вдруг потемнеет и насторожится. Но, странное дело, всё станет чётким и хорошо различимым. Отдельные водоросли, коряги, камни как-то обособятся и выступят вперёд. Так бывает в подсвеченном сбоку аквариуме: тени непроглядные, блики — ослепительны, а зелёные стебли и листья — как светящиеся кораллы.
И ещё тут удивительные синие лучики. Острые, как ножи: кажется, щёлкни пальцем — зазвенят!
Подставишь ладонь — и на ладони золотой пятачок. Яркий, раскалённый: вот-вот зашипит и обожжёт.
Осторожно пробираюсь меж синих лучей, как сквозь заросли длинных сосулек. И то я полосатый от них, как тигр, то пятнистый, как леопард.
