Подводная газета - [27]
Сом схватил лысуху.
У нас в школьном аквариуме подвешены две кормушки: красная и синяя. Как-то вышло так, что мы клали корм только в красную. Рыбы к ней привыкли и на синюю не обращали внимания. Да и что на неё обращать внимание, если в ней пусто!
Но однажды корм положили в синюю кормушку, а красную опустили пустой. А глупые рыбы всё равно собрались у красной и без толку совали в неё носы. Мы переставили красную кормушку влево — рыбы поплыли влево, переставили вправо — и рыбы вправо. Мы посмеялись и разошлись. И уж только потом один из нас, Толя Гвоздев, сказал:
— А ведь мы, ребята, сделали открытие! Выходит, что рыбы, как и мы, различают цвета! Кормушки-то одинаковые, только цвет у них разный.
Вот ведь как! Все глазели на рыб, а открытие сделал один Толя. Глаз у него, что ли, особый?
Миша Г.
Встречаются среди окушков надоедливые, как мухи. Плывёшь, а он в маску носом тычется, заглядывает или мельтешит хвостом у самых глаз. Ткнёшь пальцем — отскочит. И опять крутится. Смотреть мешает, отвлекает внимание.
Рукой махнуть — всех рыб распугаешь.
Крикнуть тоже нельзя.
В сторону повернёшь — и он за тобой. Не рыба, а прилипала.
Но нашлась управа на липучку.
Отмахнулся я раз от него и спугнул ненароком щучку. Метнулась щучка в тростник — только иловый смерчик завихрился за хвостом. И тут окушка моего как волной смыло!
А ведь он щуки не видел, на меня глаза пялил! Значит, почувствовал её прыжок и удрал.
Теперь, когда на охоте ко мне привязывается вот такая липучка, я начинаю искать глазами щурёнка. Увижу — и толк его в хвост! Я его напугаю, а он — окушка. Бей чужих, чтобы свои боялись!
Вода сверху — как пыльный серый асфальт. Пыльца с береговых сосен затянула воду серой плёнкой. Ветер гонит её к берегу, а листья на воде — гречишки, кувшинок — не пускают.
И от этого за каждым водяным листом полоска чистой воды, как чёрная ленточка. Будто высунулись из воды зелёные мордочки с развевающимися чёрными косами.
У самого берега волны взбили пыльцу в муть. И под водой стало так, как на земле бывает в пыльную бурю. Плыву, вытянул вперёд руки, на ощупь, как слепой.
Под водой постоянно встречаешь разных рыбят — рыбьих ребят. А как их назвать — не знаешь.
У нас, на земле, просто. У волка — волчонок, у лося — лосёнок, у зайца — зайчонок. У глухаря — глухарята, у дрозда — дроздята, у гуся — гусята. Лисята, утята, ежата, галчата.
А попробуй-ка под водой!
Ну, у щуки — щурята. Это известно. А дальше? У рыбца — кто — рыбцата? У горчака — горчакята? У миноги — миногята?
Непривычно как-то и очень коряво.
А у белоглазки, у подуста, у гольца, у краснопёрки? У сырти, у пальи, у стерляди? Тут и вовсе скулу свернёшь.
Но подворье пора обживать и всему дать свои имена.
Надо искать слова.
А они везде.
У рыбаков на берегу. У рыб под водой. У нас на языке.
Рыбёшки какие-то всё время тыкались носами в подводное небо, даже высовывали из воды головы. Будто там, над водой, увидели что-то совсем необычайное.
Я тоже высунулся из воды и тоже увидел необычное. Ивовый куст — простой ивовый куст! — ловил рыбу.
Он был похож на рыболова-многоудильщика. Есть такие рыболовы. Облюбуют местечко, уютно на нём расположатся, раскинут веером удочки и витают в подводных облаках среди своих поплавков.
Куст тоже глядел в воду. Куст раскинул над водой дюжину удочек-прутиков. На каждом прутике леса-паутинка. А на конце каждой паутинки наживка — гусеничка.
Когда гусеничка на паутинке опускалась до воды, сейчас же вздувался бурун, высовывались круглые рыбьи губы, слышалось чмоканье — будто рыба посылала кусту-рыболову воздушный поцелуй. Гусеничка исчезала, а прутик вздрагивал.
Куст закидывал и закидывал паутинки с наживкой, рыбы чмокали и чмокали, а я смотрел и смотрел.
И все были довольны.
Вылез из воды и на рубашке своей увидел ужа. Он был ещё сырой: тоже только что из озера. Пригрелся на солнышке да на тёплой рубахе: продрог в воде-то небось, как и я.
Уж не ядовитая гадюка, церемониться с ним нечего. Я схватил ужа за хвост и легонько тряхнул. Попугать хотел. А у него изо рта как посыплются… головастики!
Живые, чёрные, хвостиками виляют. Так и юлят на песке.
Я скорее ужа к воде: трясу над водой. Булькают головастики — и в воду и как ни в чём не бывало расплываются по сторонам!
Вытряс я из ужа всех головастиков и самого забросил в озеро. Как-никак мой коллега — тоже подводный охотник!
Жили-были Дедка с Бабкой. Не в тридевятом царстве, не в тридесятом государстве, а у нас в синем озере.
Жили — не тужили.
С головы до пят волосатые. Во лбу глазища, над губой усища. Не идут — ползут на шести ногах. И едят не кашу с молоком, а червяков да головастиков!
Думаете, выдумка? Как бы не так!
Дедка и Бабка — стрекозиные личинки.
А почему их так называют, — никому не известно.
Называют, и всё тут.
И ничего не попишешь!
Бодяга — это губка. Похожа она на мясистый гребень петуха, но только зелёного цвета. Растут эти гребешки на затонувших корягах. Бывает, всё затонувшее дерево облеплено ими.
Внутри этих губок поселяются красные личинки комара. Очень для них удобно: еды внутри сколько хочешь, а от чужого глаза скрыты. Никто бодягу не ест: в ней ни вкуса, ни питательности. И запах — как у тухлой рыбы.
