Подвиги санитарки - [43]

— Здравствуйте, господин кюре… хорошо, что вы пришли… Мне хотелось бы немного поговорить с вами… наедине… Вы не рассердитесь, мадемуазель Фрикет? Мне надо кое в чем признаться господину кюре…

— Я к вашим услугам, сын мой, — проговорил священник, взяв Пепена за руку.

Фрикет удалилась. Через пять минут кюре позвал ее:

— Он умирает.

Голос священника дрожал, и, хотя ему часто приходилось видеть смерть, он никак не мог к ней привыкнуть.

Девушка подошла к умирающему. Глаза его уже заволакивал туман, дыхание становилось прерывистым, потрескавшиеся губы дергались, приоткрывая зубы в страшной усмешке мертвеца. Это была агония. Мог ли он еще видеть и слышать? В его последний час возле него находились близкие ему люди, они с глубокой скорбью ожидали, когда душа его вознесется к Богу. Губы еще шевелились, слова были бессвязны, но иногда можно было понять:

— Отец, матушка… я ухожу… далеко… навсегда… Париж, друзья… О, дорогая матушка, как я страдаю… Прощайте…

Издали донесся звук трубы — маршировали войска. Капрал приподнялся и пронзительно крикнул:

— На знамя равняйсь! Смирно!..

Несчастный упал на постель и затих, страдания его прекратились. Фрикет и священник опустились на колени и начали молиться, а больные с ужасом прошептали:

— Еще один!

Окончив молитву, девушка, бледная как полотно, приблизилась к капралу и закрыла ему глаза. Рыдания душили ее.

— Прощай, верный товарищ…

С помощью Барки она приступила к омовению тела, затем взяла бумаги покойного и посидела возле, пока его не отнесли в морг. Но она не могла позволить себе долго плакать, ведь кругом были другие несчастные…

И снова Фрикет погрузилась в свою работу, по-прежнему она боролась за жизни больных, делая все, что было в ее силах, и даже больше.

ГЛАВА 8

Похороны. — Процессия. — Венки. — Фрикет и капитан идут во главе. — Последнее «прощай». — Командующий принимает меры. — Французским журналистам ехать не разрешается. — Фрикет отправляется в путь.

Фрикет предупредила Барку:

— Ты должен действовать! Надо раздобыть доски для гроба… Я не хочу, чтобы капрала хоронили в простыне.

— Да, госпожа, моя будет находить.

— Вот тебе деньги, может быть, купишь…

— Если моя не купить, тогда будет украсть.

Покойников было столько, что уже давно для гробов не хватало досок. Умерших заворачивали в полотно и хоронили. Потом не стало хватать людей, чтобы рыть могилы.

Но девушке хотелось, чтобы капралу были оказаны почести и похороны его совершились в соответствии с нашими представлениями о приличиях. Невыносимо было думать, что его бедное тело будет просто засыпано землей и может оказаться добычей диких зверей.

Барка пустился на поиски и наконец, зайдя в один из магазинов господина Сюберби, в котором изготовлялось все, что нужно для промывки золотого песка, обнаружил там забытые кем-то доски. Они были ровные и гладкие и вполне годились для гроба.

Фрикет проследила, чтобы тело капрала положили в гроб в ее присутствии, и, чтобы ему не было жестко, положила туда пальмовых листьев.

После этого Барка заколотил крышку и проговорил, вытирая пот:

— Он — карошая солдат… карошая француз… Барка сильно жалеть… Теперь будет прочесть молитвы ваш мулла.

Похороны были назначены на раннее утро. Это случалось каждый день, но обстановка неизменно оставалась торжественной.

В назначенный час перед моргом выстроилась похоронная процессия. Ее возглавили капитан, в роте которого служил капрал, и Фрикет, представлявшая родственников покойного.

Священник, облаченный в стихарь[105] и епитрахиль[106], находился возле гроба, его помощником был высокий бородатый солдат Иностранного легиона. Он нес кропильницу. Поверх гроба лежали вещи капрала: гимнастерка, фуражка и сабля.

Несли его четверо негров, крепкие, сильные и опытные носильщики. Далее следовал почетный караул: два отделения с командиром в полном боевом облачении. Четыре солдата несли венки из живых цветов, один — от местных офицеров, второй — от друзей, капрала, третий — от больных, а четвертый — от Фрикет. Венки не походили на пышные сооружения, изготовляемые специалистами своего дела. Ничего показного, напоминающего официальный, нередко фальшиво-лицемерный траур: великолепные цветы были обвиты вокруг снятых с бочек обручей. Так трогательно провожали эти люди своего товарища в последний путь, и горе их было искренним. Они оплакивали человека, который сражался, надеялся и страдал вместе с ними.

Сразу за капитаном и Фрикет шли офицеры в парадной форме. Это были друзья, а также представители от разных воинских частей. Все они выглядели больными, измученными, их терзала лихорадка, и они с тревогой спрашивали себя, не придет ли вскоре и их черед.

Священник торжественно прочитал короткую молитву и сделал знак носильщикам. Они подняли гроб, и процессия направилась к кладбищу. Шли они ритмично, плавно, неся мертвого, как будто он был живым. По дороге им приходилось подставлять под брусья носилок то одно, то другое плечо, но ни разу ноша не опустилась на землю.

Неподалеку от госпиталя находилась часовня: соломенная хижина с крестом на крыше. Каждое утро священник служил в ней мессу[107]. Алтарь[108]