Подвиг «тринадцатой» - [40]
«Но мы в светлой части горизонта. Нас могут обнаружить!» — мелькнула у командира мысль, и как продолжение ее автоматически сорвалось с губ:
— Оба полный вперед! Право на борт!
Штурман, как и положено по боевой тревоге, метнулся с мостика в центральный пост, к штурманскому столу. Фельдшер вслед за ним — во второй отсек. А старпом тут же оказался на мостике, рядом с командиром. Александр Иванович, определяя по ночному прицелу данные для выхода на боевой курс, встал на площадку между тумбами перископов.
Расстояние до цели было малое. Это вызвало у Александра Ивановича серьезное сомнение: как бы фашисты не обнаружили лодку. Поэтому он немедленно перевел ее в позиционное положение, притопив корпус так, что из волн виднелась только рубка да самый краешек палубы. Сложившаяся обстановка требовала от Александра Ивановича не только смелости и решительности, но и быстроты, точности решений, полного хладнокровия. Отряд представлял серьезную силу: главную цель охраняли шесть новейших эсминцев типа «Карл Гальстер» — круговое охранение!
— Видно, что-то ценное. Охрана очень уж солидная, а, Лев Петрович? — обратился командир к старпому. — И все-таки что это такое: боевой корабль или транспорт?
— Издалека напоминает крейсер, — подсказал вызванный наверх штурман. — Видите, две чуть наклоненные трубы, характерные надстройки, похоже — легкий крейсер типа «Эмден»! Как и ориентировали нас…
— Да не все ли равно, кого топить! — откликнулся старпом. — В конце концов, любой мертвый фашист лучше живого!
«Тринадцатая» продолжала медленно сближаться с конвоем. Затем пересекла его курс за кормой, вышла мористее по правому борту. Как и в случае с «Вильгельмом Густлофом», опять приходилось атаковать в надводном положении: скорость конвоя была порядка пятнадцати узлов, а лодка под водой такой скорости дать не могла.
«Значит, только в надводном и на самом полном ходу, иначе не успеем!» — твердо решил командир.
Скрываясь на фоне темных низких облаков, лодка обошла эсминец конвоя с правого борта. Конвой, используя покров ночи, твердо удерживал курс 250 градусов. Было очевидно, что он стремился как можно быстрее пройти опасный район моря.
Догоняя его, невидимая на темном фоне «С-13» вспарывала мрачные волны буквально в десяти — двенадцати кабельтовых от кораблей охранения. Она упорно продолжала идти параллельным курсом. Еще немного — и можно было ложиться на боевой курс. Но вдруг ближний эсминец круто повернул на подводную лодку.
«Неужели обнаружены? Неужели идет на таран? — как в калейдоскопе замелькали мысли командира. — Надо уклониться во что бы то ни стало!»
— Право на борт! На румб — 340 градусов. Старпом, пересчитай на стрельбу кормой! — бросил Маринеско.
Это была удивительная по прозорливости команда. Александр Иванович не отказывался от атаки, а лишь менял тактику!
Известие, что стрелять будут кормовыми торпедными аппаратами, вмиг долетело до седьмого, кормового, отсека.
— Ну вот, и на нашей улице праздник, ребята, — обрадованно пробасил Василий Федорович Осипов, старшина команды торпедистов и командир отсека. — Пора за работу!
Трюмный Георгий Быстров, рулевой Геннадий Зеленцов, комендор Алексей Юров, а прежде всего торпедист Илья Павлятенко вместе с мичманом принялись готовить отсек и торпедные аппараты к залпу.
Описывая дугу циркуляции, подводная лодка скользнула в полумглу уже несколько поредевшего тумана.
— Оба кормовые торпедные аппараты, товсь! — распорядился Ефременков. — Угол растворения — два градуса! Интервал — 14 секунд!
Командир решил атаковать цель на отходе, атаковать кормовыми аппаратами. Конечно, так как их всего два, вероятность попадания уменьшалась. Но командир был уверен не только в правильности своего маневрирования, но и в точности расчетов старпома и в опытности торпедистов кормового отсека.
Тем временем, и это было счастье, с мощным гулом мимо проскочил эсминец. Не заметив низко сидящую в волнах лодку, он на полном ходу помчался в хвост конвоя. И как вовремя это произошло! Спустя несколько секунд, наклонившись над визирной линейкой и увидев в прорезь прицела медленно наползающий силуэт корабля, командир коротко выдохнул:
— Аппараты, пли!
Привычно глянул на часы: 02.50…
Легкий, чуть заметный толчок известил: торпеда вышла! Через четырнадцать секунд — второй.
— Вперед полный!
Торопливо отстукивая свое, летели секунды. Вот промчалось тридцать, пятьдесят. Взрывов все еще нет. Пролетела минута, полторы…
— Ну, старпом, промазали мы! — в сердцах бросил Маринеско. И тут, расколов огненной полосой тьму ночи, громыхнул взрыв. Огромный столб пламени взметнулся в районе мостика корабля. Секунды спустя точно такой же огненный столб взвихрился возле второй дымовой трубы. Высоко в небо взлетели раскаленные обломки и рваные куски металла. И вслед за этим над кораблем взвился огромный шар черного дыма, затем сплошная стена пламени охватила все судно.
Одну минуту, две, три бушевало огненное облако, жадно пожирающее деревянные детали корпуса и надстроек, стремительно слизывающее краску с бортов судна, а корабли охранения, будто их охватило оцепенение, продолжали идти прежним курсом. Потом наконец разом развернулись в разные стороны и только после этого бросились к горящему судну. Но тут неожиданно раздался троекратный оглушительный грохот. Во все стороны от торпедированного судна, словно от гигантского костра, брызнули искры.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.