Подвиг Сакко и Ванцетти. Легенда Новой Англии - [45]

— Раз вы были уверены, зачем же вам было от этого отказываться?

Судья вскочил и нервно зашагал по веранде.

— Но это еще не все, — сказал он в сильном волнении. — Знаете, что я думаю? Знаете, что мне кажется? Мне кажется, что эти люди радуются смерти, ищут ее ради каких-то своих темных целей. С самого начала у них была только одна мысль, только одно желание — разрушить, ниспровергнуть, свести на нет все, что мы создали, все, что мы ценим и почитаем. Когда я гляжу вокруг себя, на нашу старую Новую Англию — на ее дома под тенистыми деревьями, ее зеленые лужайки, ее детей с открытыми лицами и ясным взглядом, — я содрогаюсь при мысли, что все это может быть предано огню и мечу. Наша страна в опасности. Сюда тайком пробрался всякий сброд, подлые люди со смуглой колеей, люди, которые не решаются смотреть нам прямо в глаза. Они коверкают наш язык, ютятся в лачугах и бросают тень на нашу страну. Как я их ненавижу! Скажите, разве грешно их ненавидеть?

— Боюсь, что ненависть — это грех, — сказал пастор почти с сожалением.

— Вы, наверно, правы, — кивнул головой судья, продолжая шагать по веранде. — Но как нам быть с коммунистами, социалистами и анархистами? Представьте себе, что суды будут в их руках. Много ли справедливости увидят от них люди вроде нас с вами, истые американцы? Ведь этим красным стоит услышать чистую американскую речь, увидеть открытый взгляд голубых глаз — они тут же пускаются в свою пляску смерти. Они приходят в нашу страну со своей бесовской проповедью — листовками и брошюрами, — сея недовольство, смущая простой рабочий люд, поднимая брата на брата. Они нашептывают: «Больше жалованья! Больше денег! Ваш хозяин — исчадие ада! Ваш хозяин— сам дьявол! Разве то, что принадлежит ему, не должно принадлежать вам?!» Там, где прежде были мир и довольство, они взрастили ненависть и вражду. Там, где цвел сад, теперь пустыня. Подумать только — они хотят навязать нашей благословенной Новой Англии рабство, невежество, ненависть, голод и принудительный труд, которые процветают там, в России! При одной мысли об этом у меня закипает в жилах кровь и сжимается сердце. Значит, грешно ненавидеть тех, кто оскверняет мою страну, кто ненавидит прошлое Америки и самое имя ее?

— Кто сказал, что грешно ненавидеть слуг дьявола? — сказал пастор, довольный, что он снова может принести утешение. — На этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Как же иначе бороться с князем тьмы?

— Я не утверждаю, что я безгрешен, — вскричал судья, торопливо обернувшись к пастору. — Иногда я поступал глупо и безрассудно. Но разве я должен расплачиваться за свои мелкие прегрешения весь остаток жизни?

Действительно, как-то раз, в минуту раздражения, я выразился не совсем удачно: я сказал, что разделаюсь с этими двумя анархистскими ублюдками как следует! Сказал я довольно крепко, но и настроение у меня было тогда соответствующее. К тому же я думал, что говорю это в своем кругу, в обществе джентльменов! Однако потом оказалось, что я ошибался: мои собеседники вовсе не были джентльменами. На следующий же день мои слова стали достоянием всех и каждого. А теперь утверждают, что в суде я действовал из недоброжелательства и личной неприязни. Что может быть дальше от истины? Уверяю вас, пастор, ничто не может быть дальше от истины. Это дело обошлось мне ужасно дорого. Я заплатил за него кровью сердца. Когда же, наконец, я снова обрету покой?..

Пастор кивнул головой, поспешно проглотив при этом кусок печенья.

— Никогда не следует отчаиваться, — заметил он. — Время — великий целитель. Время не властно только над господом богом нашим. Мы взираем вокруг, вздыхая под тяжкой ношей мимолетных испытаний и горестей, и, как полагается, не верим, что когда-нибудь избавимся от этой ноши. Но мы только люди, а человеку свойственно ошибаться. Бог исцеляет по-своему. Время — жезл господень. Время — великий целитель, сэр, уверяю вас.

— Как вы меня утешили! — Судья перестал шагать по веранде и снова уселся в плетеное кресло. — Вы меня действительно утешили! Не многие понимают, что мы вынесли, — я, прокурор, присяжные, да, да, и даже многие свидетели обвинения. Нас попрекали тем, что мы ненавидим иностранцев и предубеждены против итальянцев. Но разве они не вторгаются на наши нивы, не оскверняют их, не предаются здесь порокам, не грабят и не убивают без всякого удержу? А стоит нам воспротивиться их злодеяниям — нам твердят, что мы полны предрассудков, ненависти и предубеждения. Поверьте мне, пастор, я несу тяжкий крест. За этот процесс ухватились все злостные, разрушительные и антиамериканские элементы в стране. Они воспользовались им для подрыва власти, для клеветы на людей вроде меня и его превосходительства губернатора. Они осмелились возвысить голос даже на высокочтимого ректора университета, чье расследование целиком подтвердило, что эти люди были осуждены справедливо.

— Смелый всегда принимает на себя удары, — кивнул пастор. — Но у вас есть утешение — вы достойно и честно выполнили свой долг.

Пастор полез в карман, вытащил плоские золотые часы и поглядел на них.

— Бог мой! — воскликнул он.