Подвиг. Повесть в 7-ми актах. Глава 1. Похоть - [10]

– Не берет. – Илона медленно отводила руку с телефоном от уха, опуская ее на коленки. Она прекрасно понимала, что сейчас будет происходить.

– Ну вы издеваетесь надо мной что ли?

Тетя Марина с большим актерским этюдом, чем прежняя имитация деятельности, бросила кипу подготовленных бумаг и грузно запарковалась в кресле, откатившись по инерции от стола. Она молчала, смотря на девушку со злобой сквозь диоптрии очков на рыжей цепочке, при этом покусывая свой пухлый губной вареник. Больше всего на свете, чем приходить на работу в выходной, женщина ненавидела появляться здесь почем зря. Ведь, если второй участник семейной ячейки не почтил их своим присутствием, то значит и не согласен с полюбовным расторжением брака. Следовательно, Илоне придется обращаться в суд, пусть там разбираются отчего, почему и каким образом им жить дальше. А раз так, то пропуск любимого турецкого сериала в уютной кровати выдался совершенно бесполезным, отчего настроение у тети Марины с каждой минутой отчаянно портилось.

– Тетя Марина, хорошая моя, пожалуйста, я так больше не могу. Помоги. – девушка опустила голову, стараясь совладать с нахлынувшим чувством обиды, но в тот же момент откровенно разрыдалась. Огромные капли горечи срывались с ее темных ресниц и громоздко падали на сведенные друг к другу колени. Все ее женское нутро распирало от несправедливости и полнейшего краха тех надежд, что так четко выдумались в голове. «Отчего он так со мной? За что? Что такого плохого я сделала ему, чтобы непременно насолить мне напоследок?». И ведь нет веской причины – лишь подлая мужская душонка, цепляющаяся за последний торчащий скальный зубец, в итоге ровным счетом не способный спасти и выдержать вес человеческого тела. Развод неизбежен, отчего попусту упираться и делать так, чтобы тебя ненавидели? Густой тушью закрашивать те малые крупицы хорошего, что все равно остались в памяти, несмотря ни на какие обиды.

– И как ты себе это представляешь? – женщина скрестила руки на груди и откинулась назад, чуть не сообразив «сальто–овербах», но отделавшись легким испугом, вернула себе скептический тон лица. Она даже не пыталась сделать вид, что какие-либо доводы Илоны смогут откликнуться в ее сердце.

– Ну ведь должен быть выход. Обязан быть. Может расписаться за Вадика? Я умею, вечно подписывала за него документы на кредиты. А потом еще и самостоятельно платила их. Может признать его недееспособным или еще что-нить. Вы же его знаете – он ленивый музыкант, только и может, как на гитарке трынкать, разве он настоящий мужчина?

– Нужна справка от нотариуса, ежели он недееспособен.

– Я потом принесу, договорюсь со всеми.

– А как же проверка? Мне отчетность сдавать, я так не могу.

– Вы все можете, тетя Марина. Да оглянитесь вокруг – мы живем в неприглядной глуши, кому мы вообще сдались, чтобы нас проверять? Что вам стоит закрыть глаза на правила.

Женщина задумалась. Быть может, она все-таки права – дело то крайне незначительное, пустяковое, копеечное даже. Чего же упираться и строить из себя буквоеда-недотрогу, ежели исход ясен наверняка? И султан Бакшаки подкупит полковника жандармерии, обрекая юную, но строптивую Айлинь оказаться в плену фамильного замка на побережье Мраморного моря. Как же женщина Марина мечтала оказаться на месте героини – по ту сторону экрана, где носят щелка и богатства, запивая бокалом игристого свои страдания по нищему, но горячо любимому сердцем Мехмеду. Ох эта сладостная золотая клетка с нелюбимым мужчиной, прям «мураши» по всему телу. Догадки о финале недосмотренной серии злили и выбешивали, отчего пререкания с Илоной тетушке довольно быстро наскучили.

– Ты меня под статью толкаешь, шалашовка? – женщина приподнялась с кресла, властно напрягая свои татуированные бровные дуги. Они давно потеряли цвет, форму и какую-либо художественную ценность, оттого и выглядели крайне устрашающе. Подогреваясь собственной злобой и плескаясь желчью, выступающей сквозь ее жировые торфяники, тетя Марина продолжила.

– Вы сначала наеб**тесь до одури, что ни о чем другом не думаете, а как жить вместе – так все, не нравится, давайте разбегаться. А мне все это разгребать потом. Разговор окончен – дальше только через суд.

Как будто ушат ледяной воды прямиком в рожу, да коромыслом по затылку. Сказанное женщиной, между прочим, маминой подругой, считавшейся весьма близкой, спустила Илону с мечтательных небес, где все люди входят в положение, и друг дружке помогают, прямиком на землю. А уж тут, в промозглом черноземе, каждый копошится в собственной луже и никого к себе не подпускает.

– Тетя Марина – вот вы сука.

– Аналогично, солнышко. Ступай с богом.

И девушка вышла. Точнее выскочила пистолетным выстрелом из кабинета, смахивая вновь хлынувшие слезы с бирюзовых глаз. Влагостойкая тушь потекла, и соединившись с нарисованными точками под веками, спускалась ниже к щекам, оставляя на лице землистые отпечатки. Обида и несправедливость душила ее – блокировала поступления кислорода, отчего дыхание становилось прерывистым и истеричным. Та смелая девчушка, что еще несколько часов назад с легкостью давала отпор ненавистным ей людям – сломалась, позорно убегая прочь от обстоятельств. Поджала свой миленький хвостик, не найдя в себе сил даже взглянуть на ожидавших ее бабулек. «Пускай злорадствуют. Им все равно больше ничего не остается». Илона продолжала свой путь с низко опущенной головой, боясь даже расправить плечи и бредя куда-то вдаль. Ей казалось, что абсолютно весь поселок уже наслышан о ее злоключениях, и непременно тычут пальцами вслед, глумясь и потешаясь над ее безрассудством. Так девушка и волочилась вдоль улицы, пока ватные ноги не привели ее к знакомому дому, к привычной квартире, что на втором этаже пятиэтажки – с занавешенными окнами, выходящими во двор. Эти занавески покупала Илона. И вешала тоже лично, так и не дождавшись, пока муженёк выделит свободное время в своем дико плотном графике. Девушка давно покинула сие место, а текстиль остался висеть на прежнем месте, напоминая о тех днях, когда она старалась сохранить уют семейного очага, плотно зашторивая оконную раму.