Подвиг - [167]

Рабочiе всего мiра взываютъ къ совѣсти офицеровъ союзныхъ эскадръ и требуютъ отъ матросскихъ командъ желѣзной дисциплины и жестокаго наказанiя людямъ, помыслившимъ уничтожить совѣтскiй союзъ. Да здравствуютъ Совѣты трудящихся! …

Кровавокрасные огни мятежа загорѣлись на клотикахъ мачтъ. На англiйскомъ крейсерѣ раздавалось нестройное пѣнiе «интернацiонала».

Въ четыре часа утра адмиралы и старшiе офицеры, на этотъ разъ сопровождаемые выборными отъ матросскихъ командъ вновь собрались на флагманскомъ кораблѣ. Подавленный и уничтоженный, въ эту ночь точно постарѣвшiй на много лѣтъ вышелъ къ нимъ Флислингъ. Онъ согнулся и опустился. Пухлыя щеки обрюзгли и были нездороваго буро-малиноваго цвѣта. Заплывшiе жиромъ глаза были тусклы. Французскiй адмиралъ старался ни на кого не глядѣть. Въ открытые иллюминаторы смотрѣла темная, поздняя тропическая ночь. Въ нихъ несся глухой гомонъ не спящихъ, волнующихся командъ, слышались нестройныя пѣсни, крики угрозъ и свистки. На совѣтскихъ судахъ оркестры играли «Интернацiоналъ». Комиссаръ совѣтской эскадры самодовольно потиралъ руки и не могъ скрыть своего торжества. Онъ нагло оглядывалъ офицеровъ.

Никто не садился. Адмиралъ Флислингъ стоялъ у дверей каюты.

— Господа, — сказалъ онъ. Его голосъ звучалъ хрипло и печально. — Я принужденъ покориться обстоятельствамъ. Уступить насилiю. Вопросъ о законности или незаконности того, что произошло мы будемъ рѣшать, когда вернемся въ свои порты. Сейчасъ я принужденъ исполнить желанiя … требованiя командъ … Приказываю съ восходомъ солнца, съ подъемомъ флаговъ, пробить на судахъ боевую тревогу и открыть огонь по острову.

— Если надъ островомъ не будетъ бѣлаго флага, — сказалъ тихо, но какъ то особенно внушительно прозвучалъ его голосъ — адмиралъ де-Периньи. Онъ видимо сильно страдалъ и съ трудомъ скрывалъ то, что происходило въ его душѣ.

— Или … краснаго, — воскликнулъ, съ прерывистымъ хохотомъ торжества комиссаръ.

— Ну, этого, надѣюсь, вы никогда не дождетесь, — мрачно сказалъ Флислингъ. — Мы будемъ стрѣлять только по Русскому флагу.

— Приказъ объ открытiи огня французскимъ кораблемъ будетъ отданъ моимъ замѣстителемъ, — грустно сказалъ адмиралъ де-Периньи. — Я подаю въ отставку… — Онъ повысилъ голосъ: — я не могу отдать приказа объ открытiи огня по Русскому флагу … Я видѣлъ Тулонъ, я былъ въ Кронштадтѣ, я знаю Марну и Верденъ, я пережилъ съ Русскими моряками Бизерту … Такого постыднаго приказа я никогда не отдамъ.

— Какъ вамъ будетъ угодно … какъ вамъ будетъ угодно, — верещалъ комиссаръ. Онъ не могъ долѣе скрывать своего восторга.

— Это не вы здѣсь, милордъ, распоряжаетесь, — крикнулъ, раздражаясь до послѣдней степени и теряя хладнокровiе, Флислингъ. — Это мой приказъ, отдан-ный именемъ короля … Слышите, чортъ возьми васъ совсѣмъ, — наступая на комиссара, заоралъ Флислингъ, — короля! … короля! … И никого другого …

— Я слышу … Слышу, господинъ адмиралъ … Ну такъ я все же слышу … Короля, такъ короля … Ho по волѣ народа …

Комиссаръ былъ въ дверяхъ. И это было хорошо.

Еще мгновенiе и Флислингъ избилъ бы его мощно сжатыми кулаками. Флислингъ тяжело вздохнулъ.

— Попрошу, господа, по мѣстамъ, — овладѣвая собою, сказалъ онъ. Приведите ваши команды въ порядокъ. Берегите снаряды … Ей Богу этотъ островокъ не стоитъ всего этого шума.

Офицеры вышли изъ адмиральской каюты. Въ свѣтломъ корридорѣ съ блестящими бѣлыми стѣнами переборокъ, ярко освѣщенными многими электрическими лампочками, пустынномъ и тихомъ въ этотъ позднiй часъ казалось офицерамъ застыла страшная, несказанно противная, мерзкая, тошная, послѣдняя скука.

Скука смертной казни.

XXXV

Безъ пяти минутъ въ шесть часовъ утра адмиралъ Флислингъ поднялся на командный мостикъ. Онъ молча взялъ отъ вахтеннаго начальника подзорную трубу и навелъ ее на островъ. Въ утреннемъ бризѣ, надъ розовымъ конусомъ потухшаго вулкана тихо и, какъ показалось Флислингу, особенно внушительно и гордо рѣялъ Русскiй флагъ. Онъ то сворачивался, путаясь полосами и становясь похожимъ на французскiй, то разворачивался во всю ширину и четко рисовался на свѣтлѣющемъ небѣ. Съ моря несло отрадной прохладой. Душистой свѣжестью вѣяло отъ острова. Мiръ былъ прекрасенъ.

Внизу на верхней палубѣ строились молчаливыя мрачныя команды.

Англiйскiй адмиралъ, не глядя на вахтеннаго, сунулъ ему трубу и буркнулъ пухлыми обвѣтренными посѣрѣвшими губами:

— Приказываю пробить боевую тревогу … Открытiе огня.

Прошло нѣсколько минутъ. Очень долгими онѣ показались адмиралу. Надъ вантами побѣжала цвѣткая лента адмиральскаго приказа. Заиграли горны, имъ откликнулись рожки и точно громадные усы морского чудовища зашевелились пушки на башнѣ.

И еще никто не рѣшался выпустить смертоносный снарядъ по молчащему острову, какъ на совѣтскомъ броненосцѣ «Роза Люксембургъ» вдругъ надъ башнями метнулось пламя и сейчасъ же грозно, громоподобно грохнулъ первый выстрѣлъ, отдался этомъ о гору и покатился надъ тихимъ спящимъ океаномъ.

Солнце поднималось изъ морскихъ просторовъ.

Девять судовъ открыли огонь по острову. Гидропланы, рѣя въ небѣ, корректировали стрѣльбу. Маленькая розово-зеленая точка на морѣ была окутана бѣлыми, сочными облаками шрапнельныхъ разрывовъ и громадными бурыми дымами взрывовъ гранатъ, словно кудрявыя деревья встававщими то тутъ то тамъ. Они были такъ часты, что временами острова не было видно и не было видно флага на мачтѣ. Тогда на мгновснiе прекращали огонь, чтобы дать охладиться разгоряченнымъ стволамъ и ждали, когда разсѣятся дымы разрывовъ надъ островомъ и въ десятки биноклей смотрѣли на гору. Въ синемъ небѣ надъ розовою скалою, рѣялъ и точно дразнилъ коммунистовъ прекрасный и невредимый, не опускаемый Русскiй флагъ.