Подвиг длиною в жизнь - [2]

В амфитеатре оживились. К арене стал спускаться маленький толстый человечек. Он смело шагнул через барьер и встал в стойку.

Осман подошел к нему.

Схватка началась.

В смешном толстяке без особого труда угадывался незатейливый цирковой клоун. Но публике было не до того. А вдруг? Вдруг победит толстяк?

На арене, вывернувшись с "моста", на который он встал явно добровольно. Осман подхватил толстяка, принес в центр ковра и мягко уложил на лопатки.

Арбитр подбежал к Осману, тронул за плечо. Тот поднялся, делая вид, что очень устал.

Публика аплодировала.

- Соперника вызывает Всеволод Вец! - объявил арбитр.

Опять наступила пауза. Но совсем короткая, потому что из разных концов амфитеатра почти одновременно раздались голоса:

- Я попробую.

- Я!

Лавров наклонился к мальчишке, сидевшему рядом, и показал на высокого, тощего, в пальто с чужого плеча, того самого, что крикнул вторым.

- Этот - подставной. Я его который раз вижу.

Подставной уже спускался на арену. Но и первый, парень лет двадцати двух, в пиджаке поверх гимнастерки, пошел туда же. Арбитр встретил его извиняющимся жестом.

- Вы опоздали.

- Нет. Опоздал он, - парень кивнул в сторону подставного и, не дожидаясь приглашения, сбросил пиджак.

- Длинный - подставной! - крикнул мальчишка.

- Подставной! Подставной! Подставной! Пусть этот борется! Пусть этот! загрохотал зал.

Вец, стоявший у форганга, улыбнулся краешком губ.

- Вы знакомы с правилами, молодой человек? - спросил арбитр у парня в гимнастерке.

- Все матчи смотрел.

Он вышел на середину ковра. Вец все еще стоял на месте и улыбался - теперь явно издевательски. Потом он стремительно подошел к парню. Протянул руку для традиционного рукопожатия. Парень, наверное не понял этого, схватил руку и потянул Веца на себя, вниз за бедро. Падая вец вскрикнул.

Арбитр кинулся к ним, оттолкнул парня. Появился врач с чемоданчиком.

Вец сидел на ковре. На его лице застыла боль.

- Сложный вывих, - сказал врач арбитру. - Очень сложный. Это надолго. Немедленно в больницу!

4

Бородатый здоровяк с немецким автоматом за плечом, в ватнике, подпоясанном кожаным армейским ремнем, и в кубанке с высоким верхом, перехлестнутым красной матерчатой полоской, вел Лаврова через лес. Рассвет едва занимался.

Они шли, казалось, не выбирая дороги, пока не уткнулись в заросли орешника, загородившие путь. Бородатый сделал несколько шагов в сторону, раздвинул кусты:

- Сюда.

Лавров шагнул в лаз и оказался на поляне, которую никак не предполагал увидеть. Будто в каком-нибудь городском дворе, здесь сушилось на веревках белье: сорочки, подштанники, портянки.

Бородатый подвел Лаврова к группе таких же бородатых, как и он сам, и майору все они показались поначалу похожими. Разве что самый высокий был постарше.

- Задание выполнено, - доложил проводник, и тот, который был постарше, протянул Лаврову руку.

- Шагин. С приездом.

- Здравствуйте.

- Небось устали?

- Я привычный...

- Пошли почайкуем.

Землянка была обычной, с нарами по обе стороны от входа. Сейчас почти все нары были заняты - люди отдыхали после недавнего боя. Отдых этот проходил в делах самых что ни на есть будничных: в латании гимнастерок, в починке сапог или чтении затрепанной книжки.

В конце землянки, за столом, где стояли лампа-десятилинейка, котелки, по-видимому с кашей, да железные кружки с чаем, сидели человек десять-двенадцать. Двое резко отличались от остальных: лампа освещала их измученные и изможденные лица. Бритва давно не касалась щек, но и бороды еще не отросли, как у здешних. На них были старые, местами рваные гимнастерки, поверх которых новенькие ватники, полученные, конечно, уже тут, у партизан.

- Вот этих у немцев отбили, когда налет на машину делали. Один Гордеевым назвался, другой - Ненароковым, - сказал Шагин.

Ненароков рассказывал:

- Ну, а кормят там как - сами знаете: чтоб не померли сразу, но и не прожили больше года, - через год, видать, дорогу уже достроить должны.

Он замолчал, потому что у стола задвигались, выкраивая местечко для Шагина и Лаврова. Те присели, и кто-то спросил:

- Чайку с дорожки или?.. Каша у нас отменная нынче.

- Я по утрам чай люблю. - Лавров подвинул к себе кружку.

После паузы заговорил Гордеев. Он здорово окал, что сразу выдавало в нем волгаря.

- Лагерь-то наш сложный. Даже не лагерь - школа скорее. Говорят, она абверу принадлежит - разведке армейской. Таких, как наш, - два барака. Это предбанник, что ли. Отсюда или в ров, или, если согласишься, в соловьи.

- Ты понятней объясняй... - перебил его Ненароков.

- Ничего, ничего, - сказал Лавров. - И так все понятно.

- Соловьи - это так батальон называется. По-немецки - "нахтигаль". Они там этих соловьев формируют, - продолжал Гордеев.

- Только мы их и не видели, - опять вмешался Ненароков. - Разве издали, через проволоку - пять рядов.

- В наш-то барак по прежней специальности вроде подбирали, - вновь заокал Гордеев. - Все к химии, к нефти, к бензину отношение имели - летчики, мотористы, лаборанты, нефтяники. Потому, конечно, из Баку народ есть, из Грозного. Люди хорошие, вот только один...

Ненароков добавил:

- Юлит он... юлит... Но то, что предатель, - ясное дело. Только за него один все заступается... Комиссар... Седой...