Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру) - [7]

«Все святые отцы наши учат нас, — пишет отец Софроний, — что скорби есть печать избрания Божия. Скорби Господь посылает сынам Своим, которых приемлет и о которых печется так, как ни одна мать не печется о чаде своем…»[37]

Отец Софроний обладал достаточным даром рассуждения, чтобы понять, что для Бальфура стяжание благодати еще не стало «единым на потребу», то есть целью, ради которой христианин с готовностью идет на тяжелый подвиг самоотвержения, связанный со многими скорбями. Бальфуру предлежал еще долгий и нелегкий путь к бытийному познанию христианской истины — чем ближе человек к Богу, чем сильнее его любовь ко Христу, тем жестче и глубже его скорби, тем больше его испытания. На этот путь и вдохновлял его отец Софроний в своих письмах: «Дело мужей духовных благодарить Бога за предоставленную нам возможность идти на вольные скорби за имя Его, за исполнение заповедей Его; славословить бесконечную Премудрость Божию, создавшую нам условия, благоприятные для этих вольных страданий. (Кто-то сказал, что ангелы завидуют нам, будучи лишены этой возможности.) Только этим образом мы можем проявить свою разумную любовь к Богу; только этим путем человек может стать другом Божиим, братом Христовым, достигнуть совершенного спасения — обожения во Христе»[38].

Следуя стопам Спасителя, человек постепенно проникает в смысл таинственных слов Христа, предначертавших путь всякому христианину: тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их[39]. Не потому ли, уразумев их, апостол Петр предвозвестил в своем послании, что мы, христиане, призваны Богом не на что иное, как на страдания[40]? Пережив на своем опыте истинность апостольских слов, отец Софроний пишет: «Христианин никогда не сможет достигнуть ни любви к Богу, ни истинной любви к человеку, если не переживет весьма многих и тяжких скорбей. Благодать приходит только в душу, которая исстрадалась»[41].

Идее о спасительной сущности страданий посвящено немало страниц в письмах. Как выражение всеблагой любви Творца, страдания преображают человека, уподобляя его Единородному Сыну, Который Сам пострадал даже до смерти. Поэтому, как пишет отец Софроний, «воля Божия нередко ведет на Голгофу»[42]. В письмах, как увещание к терпению страданий, приводится повествование о некоем афонском пустыннике, ставшее впоследствии знаменитым. Истощенный до предела страданиями, он хотел было покинуть пустыню и переменить свой образ жизни. Тогда ему явился во сне Господь, распятый на Кресте, и сказал: «С Креста не сходят, а снимают». И эти слова Господь повторил трижды. И затем видение кончилось[43].

С особым страхом отец Софроний впервые затрагивает сокровенную тему богооставленности, которой он уделил так много внимания в последующих книгах. Когда подвижник утвердится в своей любви к Богу, тогда начинается одно из самых тяжких испытаний: Бог как бы оставляет его. Случается это с наиболее крепкими и твердыми в своей любви к Богу подвижниками: «Слава Богу за все. Однако трудно нам жить. Собственно, по-христиански «жить» невозможно. По-христиански можно только «умирать» тысячью смертей на всякий день[44]. Надо постоянно губить душу свою в мире сем, всегда мертвость Господа Иисуса носить, чтобы и живот Его явился в нас[45]. Получается так, что поскольку мы «живем» в мире сем, постольку «мертвы» в Боге. Но есть еще ужасное состояние богооставленности. Человек уже «не имеет жизни» в этом мире, то есть не может жить этим миром, память об ином Божественном мире влечет его «туда», но, несмотря на это, мрак окружает душу»[46].

По своей неопытности Бальфур сравнил эту богооставленность, пережитую отцом Софронием, с мраком «мистической ночи» Иоанна Креста. Будучи еще недостаточно глубоко знакомым с православной традицией, Бальфур не знал, что учение о богооставленности есть неотъемлемая часть аскетического предания православного Востока. О богооставленности писали величайшие подвижники — преподобные Антоний Великий, Исаак Сирин, Макарий Великий, Максим Исповедник, Силуан Афонский и многие другие, духовным преемником которых был и отец Софроний.

Пытаясь проникнуть в сущность страданий, отец Софроний пишет: «Когда скорби души моей, все возрастая, достигли, кажется, апогея, тогда я, не путем отвлеченных философских рассуждений, но живым и глубоким чувством сердца познал цену человеческой души, то есть что она дороже всего мира. Страдания столь великий плод приносят, что если бы мы были поразумнее, то не желали бы «сойти со Креста»»[47].

Афонский опыт богооставленности был первым шагом к раскрытию отцом Софронием величайшей тайны человеческих страданий. В своей последней книге отец Софроний пишет: «Когда Бог видит, что уже ничто во всем мире не сможет снова оторвать душу от Его Любви[48], тогда наступает период испытаний, правда, тяжких, но без которых остались бы недоведомыми глубины тварного и нетварного образов Бытия. «Жестоко» сие испытание: невидимый меч отрезает тебя от возлюбленного Бога, от Его невечернего Света. Человек бывает поражен во всех планах своего существа. Ему совсем непонятно: где причина того, что казавшийся в молитве, подобной Гефсиманской, уже окончательным «союз любви» сменился адом богооставленности. Ответ на сие недоумение находим в 12–й главе «Послания к Евреям», особенно в стихах 26–29 (Евр.12:26–29). Но прежде и после всего мы имеем «пример» в Самом Христе: на Голгофе, пригвожденный ко Кресту, Он вопрошал Отца: «Для чего Ты Меня оставил?» — и вслед за сим: «Совершилось! И, преклонив главу, предал дух»