Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру) - [2]
Вся жизнь Давида Бальфура была неутомимым поиском истины жизни. Его ищущий пытливый ум никогда не позволял ему успокоиться на достигнутой цели. Движущей силой в его жизни была, по его выражению, «жажда подлинного бытия»[11].
Давид Бальфур родился 20 января 1903 года в интеллигентной английской семье[12]. Вскоре после рождения сына его родители приняли католичество — это во многом определило религиозное становление молодого Давида. Во время обучения в католической школе он ощутил в себе призвание к священству и монашеству. После обучения в Риме в 1922 году он стал послушником в бенедиктинском католическом монастыре Фарнбург, недалеко от Лондона. С ранних лет своего духовного развития он проявил интерес к православному монашеству и в 1926 году переехал в бельгийский монастырь Шевтонь, в котором службы совершаются как по западному, так и по восточному обрядам. Там он дал монашеские обеты и позднее сподобился священнического сана.
В 1932 году произошло событие, которое перевернуло всю жизнь Д. Бальфура. Он посетил Святую Гору Афон с целью исследования некоторых рукописей. Там произошла его судьбоносная встреча со старцем Силуаном и отцом Софронием. Когда Бальфур прибыл в Свято-Пантелеимоновский монастырь, первым на берегу, при выходе из лодки, его встретил отец Силуан и проводил его в обитель. Дорогою, как впоследствии рассказывал старец Силуан, все время он имел желание сказать Бальфуру: «Молитесь, и Господь Вас просветит!» Однако он не решился тогда сказать этих слов, желание же не оставляло его и даже усиливалось. Тогда он, разумев волю Божию, решил даже пригласить Бальфура в келью и сказал ему: «Бог мне внушил Вам сказать — молитесь, и Господь Вас просветит!» Для Бальфура, который долго мучился сомнениями и нерешительностью, разрешить которые он хотел своим умом, то есть обычным, особенно для современного человека, путем всестороннего логического рассмотрения, — эти простые и, в сущности, самые обыкновенные в нашей жизни слова были едва ли не откровением. Они указывали ему путь к разрешению тяжких сомнений — путь решительный, хотя, быть может, и сверхъестественный. Еще один схимонах Пантелеимоновского монастыря, живший «на пустынке» в одной версте от обители, уже после отъезда Бальфура с Афона рассказывал, что он во все время пребывания Бальфура на Святой Горе и в Пантелеимоновском монастыре имел весьма сильное желание сказать ему: «Принимайте Православие, оставьте католичество!» Отец Софроний впоследствии его спросил:
— Почему же у Вас было такое странное желание? Столько посетителей бывает у нас в монастыре — и католиков и протестантов и других. Притом же не принято у нас, монахов, входить в общение с гостями и вообще посторонними, тем более иноверными.
Пустынник ответил:
— Я видел Бальфура в Церкви и полюбил его, и стало мне жалко его, что он неправославный, и молился я за него, — и вот так пришло мне желание сказать Бальфуру, чтобы он принимал Православие.
Было и у других монахов подобное желание, и многие за него молились. Сам отец Софроний не переставая молился за Бальфура в течение нескольких месяцев день и ночь. Молитвенного поминания Бальфура он не оставлял даже тогда, когда читал каноны и правила или выполнял послушания в Церкви. Он нес нелегкий подвиг молитвенного предстательства за Давида и весьма много страдал за него душою, но вскоре Господь порадовал его великою радостию.
Иеросхимонах Пинуфрий, уже по отъезде Бальфура, спрашивал отца Софрония о нем. Отец Софроний ничего не рассказал тогда о Бальфуре: просил только молиться за него, так как Бальфур, уезжая, просил всех монахов молиться о нем. Отец Пинуфрий сначала сказал с некоторой безнадежностью:
— Что же мы будем молиться за католиков; они нам чужды; дай Бог всем спастись…
Однако стал молиться. И что же… через несколько дней, встретив отца Софрония, рассказывал:
— Бальфур — необыкновенный человек… представьте, по Вашей просьбе ночью, на каноне, стал я за него молиться, и вдруг молитва за него пошла у меня какая — то особенная и так овладела сердцем моим, что все эти дни и дома, и в Церкви только за него и молюсь.
