Подвиг, 1968 № 05 - [28]

— Попробуйте.

— Вы хотели предложить мне бежать вместе…

Краммлих даже курить перестал. Оба сидели тихо-тихо, слушали, как удаляются шаги патруля: скрип… скрип… скрип… клинк!

— А вы напрасно иронизируете, Рута, — сказал Краммлих медленно. Ух как его увлекала эта внезапная импровизация! — На этого парня можно положиться. Мы с ним вместе играли в пиратов и вместе в первый раз пошли в пивную. Его отец шил обувь для нашей семьи, а когда однажды на охоте я сорвался с обрыва и ободрал себе весь бок, — а в таком виде домой лучше было не являться, — я жил у них… Э, да что говорить! У парня хороший самолет, бомбардировщик, может, вы знаете — «хейнкель-111»?

— Я не разбираюсь в самолетах.

— Ладно. Он мне сказал: «Томас, я провезу тебя в бомбовом отсеке, так что ни одна сволочь не заметит. А через территорию рейха ты переберешься сам. Фиктивное отпускное свидетельство не проблема…» Он прав. Это действительно не проблема. А от нас до Швейцарии — два шага. Мой отец очень богат. Мы бы ни в чем не испытывали недостатка. Переждали бы, пока закончится эта свистопляска…

Краммлих замолчал, потому что не знал, как продолжать. Он видел несколько вариантов, но ни один его не устраивал. Черт те что, какое-то мальчишество! Он не любил провокаций, а эта была слаба еще и потому, что он не знал, как можно будет воспользоваться ее плодами, если она даже удастся. Кроме того, ему не нравилось ее молчание. Начинался разговор определенно лучше…

— Что вы думаете по этому поводу, Рута? — спросил он наконец.

Она ответила не сразу:

— Вы только не обижайтесь, Томас… Я скажу вам правду.

— Я готов. Как сказал Шекспир: «правде, хоть бы в ней таилась смерть, внимаю, словно лести…»

Он вел себя дурашливо, чтоб хоть как-то скрасить свое поражение. Поражение, которое неумолимо надвигалось. Краммлих чувствовал это, но не знал, как защищаться, потому что никак не мог угадать, откуда будет нанесен удар.

— Знаете, Томас, а ведь я думала, что вы меня уважаете. Вы лишь однажды, когда пригрозили переправить меня в Цоссен…

— Берлин, — поправил Краммлих. Если б требовалось ее разоблачить, эта маленькая оговорка была бы вполне достаточной уликой. Но улик и без того хватало, а пользы с этого…

— Правильно — в Берлин, — не смутившись, поправилась она. — Только в тот раз вы позволили себе пойти на маленькую провокацию. Но и она была вполне корректной. Вы вели честную игру. А теперь? На что вы рассчитываете теперь? Ведь вы умный человек, вы должны знать: достаточно однажды спугнуть жертву — больше она в этой роли не окажется. Я думала, что вы меня уважаете, и всякий раз, когда вы этого хотели, шла вам навстречу. Ведь и я была в этом заинтересована. Но ненадолго же вас хватило!.. Стоило мне забросить ложную приманку насчет побега — уж признайтесь, что за минуту до того вам ничто подобное и в голову не приходило, — как вы оказались на крючке. Мало того, он вам так понравился, что вы и мне его предложили…

— Рута, — перебил ее Краммлих, — клянусь честью…

— Не клянитесь, Томас. Ну скажите, чего ради вы будете рисковать головой?

— Ради вас! Она рассмеялась.

— Черт побери! — воскликнул Краммлих, но тут же перешел на шепот и взял ее руки в свои. — Рута, если б вы знали, как вы мне нравитесь!.. Мне иногда даже кажется, что я люблю вас…

— Настолько, что готовы бежать со мной в бомбовом отсеке «хейнкеля-111»?

— Вы мне не верите!..

— Конечно, нет. И вы знаете не хуже меня: на здешнем аэродроме нет «хейнкелей». Слишком близко от фронта. Если б они появились, русские уже на следующий день разбомбили бы их.

Она осторожно освободила свои руки и поднялась. Краммлих молчал. Ему было стыдно. Самое обидное: она действительно очень нравилась ему, и он видел, что она это знает.

— Пожалуйста, проводите меня, — сказала она. — А то как бы не возникли недоразумения.

— Я прошу вас еще немного посидеть со мной, — сказал Краммлих.

— Если это был очередной допрос…

— Нет, нет! — торопливо перебил он.

— Тогда я хотела бы вернуться в камеру.

Краммлих дотянулся до палки, оперся на нее и встал. «Она ведет себя шаблонно, по-женски, — подумал он. — Точно так же вела бы себя на ее месте любая другая женщина. Но мне-то от этого не легче!..»

13

Когда утром конвоиры зашли за нею и повели по знакомым лестницам вверх, Семина была уверена, что ведут ее не на допрос. Накануне немцы выложили все свои козыри, и, если решились испробовать даже такое примитивное оружие, как имитация расстрела, значит, дела у них зашли совсем в тупик.

В кабинете был один Краммлих. В его облике и движениях появилась какая-то деловитость. Чиновник, находящийся при исполнении служебных обязанностей. Семина еще не успела сообразить, что должна означать эта метаморфоза, как Краммлих, предложив ей занять место в кресле, без обиняков в двух словах изложил суть дела.

— Мадам Янсон, я уполномочен принести вам глубочайшие извинения. По недоразумению вы были приняты за советскую разведчицу. Но господин гауптман и я с самого начала были уверены в вашей невиновности. В интересах безопасности это необходимо было доказать. Нам пришлось проделать огромную работу. Теперь, наконец, она закончена. Все выяснилось, и с этой минуты… — он сделал едва заметную паузу, акцентируя внимание, — вы свободны.