Подвенечное платье - [31]

Сколько бы Анфиса не рассуждала обо всем этом, мысли ее снова и снова возвращались к Марии Васильевне и ее семейной драме. Анфиса вспомнила, что сегодня отпросилась у Сони до конца дня, и хоть час был уже поздний все-таки решилась отправиться на Смоленское кладбище, чтобы еще раз взглянуть на могилу жены купца.

***

– Барышня, и не страшно вам в такое время одной на кладбище?

Пожилой смотритель сам вышел из сторожки, когда заметил силуэт молодой девушки, скользящей по узкой дорожке мимо надгробий.

– Я всегда полагала, что бояться следует живых.

– Это оно верно… но все же.

Старичок снял непонятной формы головной убор, вероятно, бывший ранее кепкой, и протер лысину носовым платком.

Анфиса не испытывала никакого предубеждения по поводу могил и кладбищ, так как с детства не видела в смерти ничего плохого. Разумеется, если смерть была своевременной и ненасильственной… Ей даже нравилось ходить среди могил, читая надписи на надгробиях, будто бы здоровалась с уже ушедшими из этого мира людьми. Анфису не покидало ощущение, что тут, на кладбище, многие переживания и лишние волнения уходят, уступая место мыслям о вечном. Она даже придумала себе такую аналогию: загробный мир отличался от мира живых именно отсутсвием страстей и переживаний, и, быть может, именно из-за этой нехватки ушедшие в иной мир забирали у приходящих их навестить живых излишние душевные терзания.

Стоя сейчас у могилы Еремеевой, Анфиса с каждой минутой все отчетливее и отчетливее понимала, как незначительны ее собственные горести из-за проишедшего между ней и Александром по сравнению с отчаянием Марии Васильевны, осознававшей, что она уже никак не сможет помочь дочери и не спасет ее от кровосмесительного брака. Будь на месте матери Татьяны Анфиса, она бы сделала все, абсюлютно все, чтобы уберечь своего ребенка от роковой ошибки.

– Любезный, а скажи мне, пожалуйста, видел ли ты, как проходили похороны этой женщины пять лет назад?

– Как же не видеть? Видел. Я тогда еще поздоровее да покрепче был, даже могилу рыть помогал…

– А покойную в открытом гробу хоронили?

– А то! Я еще подумал, какую красоту в землю закапываем. Ей на вид и тридцати годков было не дать, молодая да красивая. Прямо как дочка ейная, та, что с Александром Ивановичем сюда приходит… прямо одно лицо!

Между аккуратными, изящно изогнутыми бровями Анфисы залегла морщинка. Почему-то смерть Марии Васильевны все еще казалась ей подозрительной, интуиция буквально кричала, что здесь что-то не так.

– И что, ничего странного на похоронах не было?

Пожилой мужчина задумался и начал медленно почесывать отстатки волос на макушке.

– Да вроде ничего… хотя, помню меня удивило, что на кладбище попа звать не стали. Даже помню, спросил у вдовца, почему батюшки нет. А он сказал, что покойная в церковь ходить не любила. Я тогда еще грешным делом подумал, может, она староверка или того хуже, католичка какая-нибудь. А в остальном, все честь по чести было, как положено. Народу человек сорок, оно и понятно, жена такого человека…

– И что же, вдовец на могилу не приходил ни разу?

– Нет, не приходил. Хотя на похоронах на нем лица от горя не было… Но я вам на это так скажу: душа человека – потемки. Иной на могилу каждый день таскается, хотя при жизни усопшему слова доброго не сказал, а другие могут боль в себе носить, никому не показывать и на кладбище не появляться. Так что не спешите думать о людях плохо.

Анфиса одобрительно кивнула. Она хорошо запомнила урок Александра и не спешила делать какие-либо выводы из поведения людей, мотивов которых она не понимала. Поблагодарив смотрителя за разговор, она вежливо попрощалась и поехала домой. Час был уже очень поздний.

***

К огромному сожалению, Анфиса опоздала. Дверь дома Еремеевых была уже заперта. Видимо, экономка не стала проверять, вернулась ли Анфиса домой или нет, и решив, что девушка, не имевшая ранее привычки отлучаться по ночам, как обычно мирно читает в своей комнате, поэтому спокойно закрыла дверь перед тем, как отправиться ко сну.

Анфиса закусила губу от обиды. Как попасть в дом она совершенно не представляла. Пройдя под окнами взад-вперед, она подняла голову, быть может, в детской еще горит свет? Окна хозяйских комнат выходили на хорошо освещенную Малую Садовую улицу, где было достаточно как уличных фонарей, так и полуночных прохожих. Анфиса в очередной раз задумалась, каким же все-таки образом Татьяна выбралась из своей комнаты? Окна на первом этаже не открывались, Анфиса это знала совершенно точно. И даже если представить, что старшая дочь Еремеева обладала достаточной ловкостью и храбростью для того, чтобы выбраться через окно своей спальни на втором этаже, то вид лезущей из окна барышни неизбежно бы привлек внимание людей на улице. Комнаты второго этажа, окна которых выходили во двор, все до одной должны были быть заняты, ведь в них проживали няня, гувернантка и экономка Глафира Матвеевна, поэтому воспользоваться ими Таня не имела ни малейшей возможности. Не успела Анфиса как следует обдумать эту свою мысль, как входная дверь дома Еремеева отворилась, и на пороге появился Александр.