Подвал. В плену - [11]

К облегчению Ханнеса, Баптист последовал за ним по коридору в комнату ожиданий, не говоря ни слова. Из-за своей осанки он казался намного выше ростом, руки согнуты в локтях, ноги крепко упираются в пол. Все говорило о том, что он только что вернулся из командировки: слишком сильный запах лосьона, недостаток сна, кисловатый кофе – так пахнет аэропорт утром, в половине шестого, у регистрационной стойки.

– Мы пытались до вас дозвониться. Где вы были вчера вечером и сегодня утром?

– Какое вам дело?

Ханнес покачал головой и упрямо повторил вопрос:

– Где вы были?

– Я прибыл прямо из Франкфурта. Прослушал аудиосообщения и приехал прямо сюда.

– Мы нашли вашего сына вчера. Он ранен, – произнес Ханнес. – Вы сможете прямо сейчас поговорить с врачом. Только сначала нужно заполнить анкету с персональными данными.

Баптист склонил голову набок и недоверчиво взглянул на полицейского:

– С какой целью?

«Вот тебе раз. Коллега. Не стоило ввязываться в игру “Кто быстрее подберет нужные параграфы”. Я все равно ее проиграю», – с горечью подумал Ханнес.

Но Баптист был и заботливым отцом, сын которого лежал сейчас в больнице. Хотя Ханнесу с трудом давалось сочувствие, он пытался говорить как можно спокойнее:

– Господин Баптист, я предлагаю объединить наши усилия. Так вы быстрее сможете позаботиться о своем сыне.

– Почему со мной обращаются как с преступником? Как он себя чувствует? Когда сможет вернуться домой? – Он отлично говорил по-немецки, но с какой-то певучей интонацией и акцентом. Ханнес припомнил, что у мальчика нашли французский паспорт.

– Мы из комиссии по расследованию убийств…

Баптист провел ладонью по лицу:

– Комиссия по расследованию убийств? Я не понимаю…

– Вам о чем-нибудь говорит имя Розы Беннингхофф?

– Да, pourquoi?[7] Какое до этого дело полиции? – Он опустился на пластиковый стул и провел рукой по волосам.

– Вы ее знаете? – спросил Ханнес.

– Госпожа Беннингхофф была моей спутницей жизни. – Он склонил голову, взгляд устремился в одну точку.

Он знал это. Не то, что эта женщина мертва, а то, что через секунду он превратится в главного подозреваемого. Именно он является связующим звеном между мальчиком в подвале и убитой. Она была мачехой Оливера. Неужели злой мачехой из сказки?

– Она была вашей спутницей жизни?

– Мы расстались несколько месяцев назад. Почему… Что с ней? С ней что-то случилось?

Баптист огляделся в пустой комнате ожидания, словно внезапно осознал, где находится. Он постоянно моргал. Этот взгляд был давно знаком Ханнесу: безумная надежда, что все это окажется просто ужасной ошибкой.

– Мне очень жаль, – ответил полицейский, разрушив последние сомнения, – госпожи Беннингхофф нет в живых.

Баптист разом осел. Просто вдруг превратился в маленького человечка с темными кругами под глазами. Он смотрел в пустоту, словно не слышал Ханнеса. Потом кивнул.

– Господин Баптист, боюсь, нам придется проехать в управление.

– Я хочу еще раз повидать сына.

Полицейские подождали его у двери. Баптист склонился над спящим мальчиком, взял его руку, словно та была из фарфора, и заговорил по-французски:

– Tout s’arrangera. Tout s’arrangera. Все будет хорошо.

– Входите.

Трость Джудит Герольд стучала по паркету. Она сложила ее и оставила в гардеробе, легко продолжив путь и без нее. Пальто женщина уже сняла, еще до того, как Элли догадалась помочь ей. Она оставила лишь шелковый шарф: он придавал женственности ее угловатому лицу. Джудит была моложе, чем казалось на первый взгляд. Рано состарилась.

– У вас тут уютненько, – произнесла Элли, осматриваясь в квартире. – Не так стерильно, как у… – Она вовремя успела остановиться. Джудит Герольд сделала вид, что ничего не услышала.

Хранитель Молчания лишь хрюкнул, что могло означать как одобрение, так и презрение, и без приглашения плюхнулся на диван, широко расставив ноги. Если квартира убитой напоминала мебельный салон, то эта, несомненно, походила на музей.

До самого потолка возвышались стеллажи, набитые всяким добром; предметы, казалось, были собраны здесь без всякой системы. Две стены жилой комнаты занимали книжные полки. Рядом со швейной машинкой лежали стопки ткани, которые охраняла статуэтка Будды. Освещенная лампой с плафоном из рисовой бумаги, в одном из сервантов поблескивала оловянная посуда из Азии.

Джудит Герольд заметила взгляд Элли.

– Не обращайте внимания на беспорядок. Я собираю такие штуки, дальние поездки мне всегда были не по карману, но с этими предметами я хотя бы могу пофантазировать о Таиланде и Камбодже… – Ее голос осип, словно хозяйка внезапно осознала, насколько ничтожны все эти безделушки. – Что там с Розой? Она мертва?

Элли вздохнула, радуясь в душе, что не придется смягчать ужасную новость. Слова всегда звучат фальшиво, не важно, какие формулировки ты подбираешь.

– Да. Примите мои соболезнования.

Женщина отвернулась, чтобы Элли не видела ее лица.

– Спасибо.

– Я могу задать вам несколько вопросов? Или нам стоит прийти в другой раз?

– О нет, не нужно в другой раз. Если и задавать, то прямо сейчас…

– Вы ее хорошо знали?

– Она моя лучшая подруга… была. – Джудит Герольд снова повернулась к Элли, ее глаза были полны печали. – Мне стоило бы сказать «моя единственная подруга». Мы часто встречались и готовили вместе или выходили пройтись. Да мы почти жили вместе.