Подступы к «Неприступному» - [4]

— Есть у вас надежный человек, которого вы могли бы подбросить к партизанам в качестве провокатора? — спрашивает он Куличева. — И хорошо бы кого-нибудь из тех, кто числится в вашем городе их человеком. Вы меня понимаете, господин Куличев?

— Понимаю, господин майор. И пожалуй, даже назову вам такого человека…

— Нет, не надо сейчас никого называть, — останавливает его Вейцзеккер.— Я дам вам время подумать и всё взвесить. Приезжайте ко мне через два… нет, через три дня, но не позже. Тогда и назовете мне такого человека, на которого вполне можно будет положиться. Вот пока и все, господин бургомистр. Желаю вам успеха и жду вас через три дня в это же время. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, что о нашем разговоре не должна знать ни одна живая душа?

— Можете на меня положиться, господин майор.

— И о том, что были у меня, тоже никому ни слова. Даже вашему другу, начальнику полиции.

— Понимаю, господин майор.

— Скажите ему, что были в отделе по делам гражданской администрации.

— Слушаюсь, господин майор!

В ШТАБНОЙ ПАРТИЗАНСКОЙ ЗЕМЛЯНКЕ

По документам штурмбанфюрер Мюллер, машина которого подорвалась на партизанской мине, числится специальным уполномоченным гаулейтера Заукеля. Шофер Мюллера погиб, а сам он почти не пострадал, однако партизан смущает то обстоятельство, что держится он слишком уж высокомерно для человека, попавшего в плен. Пленного приводит в штаб партизанского отряда лейтенант Азаров, ибо это на его мине подорвалась машина штурмбанфюрера Мюллера.

— Видно, какая-то важная персона,— говорит Азаров командиру партизанского отряда. — Узнав, что я всего лишь лейтенант, отказался отвечать на мои вопросы. Потребовал кого-нибудь из старших офицеров. Его эсэсовский чин штурмбанфюрера соответствует ведь званию армейского майора. Тогда, может, майора Огинского позвать? Кстати, он и немецким владеет в совершенстве.

— Позовите, — разрешает командир.

Для него этот надменный ариец не представляет никакой загадки. Он насмотрелся за время войны на многих фашистских фанатиков. Одни из них выкрикивают «хайль Гитлер», даже когда им угрожает расстрел, другие при значительно меньшей опасности спешат воскликнуть «Гитлер капут!…».

Огинский, находившийся в соседней землянке, не заставляет себя долго ждать.

— Надеюсь, вы понимаете, куда попали? — спрашивает он штурмбанфюрера по-немецки.

Мюллер в ответ слегка наклоняет голову и, взглянув на майорские погоны Огинского, заявляет:

— Мне хотелось бы иметь дело с ответственным лицом!

— А зачем вам ответственное лицо?

— Имею сообщить нечто важное и потому…

— Я для этого достаточно ответственное лицо, — прерывает его майор Огинский.

— И еще одно условие…

— Никаких условий!

— Просьба.

— А вот это другое дело. В чем она заключается?

— Во-первых, вы обещаете мне сохранить жизнь. Во-вторых, хорошее обращение и питание.

— И в-третьих?

— Удалить отсюда на время нашего разговора всех ваших подчиненных.

Огинский переводит командиру отряда просьбу Мюллера.

— Можете пообещать ему все это, — спокойно произносит командир. — Я удалюсь тоже. Видно, он считает вас самым старшим тут.

— Его гипнотизируют майорские погоны товарища Огинского, — замечает Азаров.

— Да уж в таком пиджачке, как мой, — какое же начальство? — усмехнулся командир партизанского отряда, выходя вслед за остальными из своей землянки.

— Ну-с, я вас слушаю, — обращается Огинский к штурмбанфюреру. — Можете сесть. А вот сигарету не могу вам предложить — некурящий.

— Прежде всего я хочу вам сообщить, что на мне эта форма недавно. Я инженер. Специалист по железнодорожному транспорту.

— А почему же сразу такой высокий чин?

— Ну конечно, это не случайно, — самодовольно говорит Мюллер. — Дело в том, что я родственник имперского министра путей сообщения и нахожусь в непосредственном подчинении у гаулейтера Заукеля, генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях. По его личному поручению я проверяю деятельность главной железнодорожной дирекции группы армий «Центр». Эта дирекция жалуется господину имперскому министру путей сообщения на диверсионные действия ваших партизан, преувеличивая при этом…

— Что касается неприятностей, причиняемых нашими партизанами вашей главной железнодорожной дирекции, — улыбаясь, прерывает Мюллера Огинский, — то тут никаких преувеличений с ее стороны. Не следовало бы это и проверять, не попали бы тогда в столь неприятное положение.

— Да, это так, — соглашается Мюллер. — Мы хорошо знаем результаты вашей «рельсовой войны». Но дело не в этом. Еще в прошлом году господин имперский министр направил гаулейтеру Заукелю письмо. В нем он просил гаулейтера прекратить отправку в Германию в качестве рабочей силы бывших русских железнодорожников. Понимаете, по какой причине?

— Еще бы! — подтверждает Огинский. — Не понятно только, зачем вы мне это рассказываете?

— Минутку терпения, господин майор. Сейчас вы узнаете почему. Дело тут в том, что некоторые местные гражданские власти, председатели городских управ и бургомистры, нарушают приказ гаулейтера Заукеля и посылают в Германию даже квалифицированных железнодорожников. И тогда их приходится заменять неквалифицированными, а это увеличивает и без того большое число аварий на железных дорогах. И вы думаете, что представители гражданской администрации делают это только потому, что мы требуем от них отправки в Германию возможно большего количества трудоспособного населения?