Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера - [142]

 — Кто из вас предложил выйти в тамбур? Вы? Он?

 — Он сам предложил. Я словно чувствовал что-то: не хотел подниматься. К несчастью, я никогда не понимал сигналов моего тела. Командовал им только с помощью хлыста. Больше всего — если бы меня спросили тогда —я хотел бы возместить ущерб, который нанес, и до конца жизни вносить недостающую разницу, вернуться к тому, что было до моего с ним знакомства... Он словно почувствовал, вскользь взглянул на меня. Мы вышли в тамбур. Впереди были Речной вокзал, Автозаводский мост, железнодорожные платформы. Мы стояли лицом к лицу. За его спиной в стекле мелькала кое-где в снегу прошлогодняя прелая трава, горки тарной дощечки. Взгляд мой тащился по городской свалке... В эту секунду он подскочил.

 — Помните, что было дальше?

 — Нет. Очнулся в институте Склифосовского. Весна, апрель. Как только мне разрешили, я попросил, чтобы позвонили в милицию. Сделать добровольное признание... Вот и все. Ночью я вспоминаю мать, она сказала бы: «Что ты наделал, милый? Что ты с собой сделал?»

 Дорогу впереди ремонтировали — мутные сигнальные лампочки отгораживали тротуар и большую часть мостовой. Прижимаясь к наскоро сшитому мокрому забору, шли люди. В оставшемся для транспорта узком длинном канале машины двигались вплотную друг к другу со скоростью гребных судов. Валил снег.

 — Так хорошо начиналось, — Антон снова показался в зеркале. Он все еще не мог остыть.

 — Кто знает, — сказал Денисов, чтобы его успокоить. — Может, это к лучшему.

 Вокруг было серо, пасмурно.

 После двух-трех отчаянных маневров Антону удалось пробиться вперед, свернуть на набережную. Движение здесь было односторонним, «Москвич» выскочил в левый ряд, резко пошел вперед, равняясь на большие классные машины.

 За парапетом виднелась мутная, подернутая сероватым налетом Яуза.

 — Достань мне папиросу, — попросил Сабодаш.

 — С какой стороны?

 — Справа.

 Денисов перегнулся через сиденье, достал папиросу, прикурил от вмонтированной в приборную доску зажигалки. Антон губами, не отрывая глаз от дороги, поймал мундштук:

 — Сто лет не курил...

 Фраза вернула Денисова к его мыслям.

 «...Мера благодарности. До какой степени обязаны мы друг другу? Насколько связаны чужой услугой? — Перед этим он уже пытался объяснить то же Бахметьеву. Удалось ли, если не до конца понимаешь сам? — Чем мы обязаны прохожему, давшему двушку, чтобы мы могли позвонить, когда кажется, что от этого телефонного звонка зависит вся жизнь? Кем он становится нам потом, этот человек? Другом, которому мы всю жизнь обязаны, или тем, с кем при случае следует расплатиться двумя копейками...»

 — Вздремни... — посоветовал Антон, прибавляя газу, он буквально ввинчивался в виражи.

 — А как же ты?

 — Втянулся. Каждая четвертая ночь — моя...

 — Так и сделаю.

 «Мера ответной благодарности человека, не избалованного чужим вниманием, сильнее... — Кажется, он понял, как это было с библиотекаршей. — Человека, которого не особенно замечают в силу его внешности, манер, одежды... Как легко ему попасть в зависимость от того, кто оказал копеечную услугу, сказал доброе слово. Ведь он не замечает, что пожертвовавший двушкой не отказался ради него от звонка, который и ему казался бы самым важным в его жизни...»

 Незаметно отодвинулись набережные — Академика Туполева, Рубцовская, Русаковская, мутная вода Яузы.

 «Москвич» не снижал скорости. Антон ни на мгновение не отрывал взгляд от дороги.

 «...Они мучительно переоценивают оказанную им услугу. И чужой добрый поступок или поступок, который кажется им добрым, связывает их по рукам и ногам... — Денисов закрыл глаза. — Это стоило жизни адвокату. Едва не стоило жизни ей самой. Инкассаторам... И, возможно, мне, когда я подходил к ним у последнего вагона».

 Он открыл глаза. Антон уже выключил зажигание.

 Впереди, окруженная с двух сторон лесом, виднелась короткая прямая аллея, упиравшаяся в стеклянный фасад пансионата.

 Шел мокрый снег, которому не суждено было укутать мокрую знобкую землю, он таял еще на лету. Сбоку от аллеи чернел гараж, за которым виднелись парники.

 «В том, как все вышло, — подумал Денисов, — один плюс. Если преступнику перед тем, как скрыться, надо было заехать в пансионат, времени у него оставалось в обрез».

 — Я не подъехал к самому пансионату, — Антон понемногу возвращался в обычное состояние.

 Денисов поправил рукоятку пистолета, пока он спал, кобура сползла с плеча, кивнул на «Волгу» у гаража:

 — Райуправление!

 От автобусной остановки на шоссе отошел только что прибывший автобус, несколько человек по тропинке направились к пансионату.

 В зимнем саду за стеклами виднелись вечнозеленые широколистные растения, тянулись нескончаемые ряды кактусов. С аллеи казалось, что в вестибюле тепло и сухо. Старик сторож уже дремал у аппарата для механической чистки обуви.

 Денисов и Антон пропустили вперед приехавших автобусом — это в основном были женщины, — пошли следом.

 — Смотри... — Денисов показал на вестибюль.

 По другую сторону стекла, у тумбочки с ключами от комнат, сидели двое —видимо, инспектора райуправления — и с ними Кучинская. Один делал вид, что занят разговором с бывшей дежурной, и, по всей вероятности, узнавал у нее фамилии и номера комнат людей, бравших ключи; второй наблюдал за приближавшимися к пансионату.