Подсолнушек - [2]

На стене в облупившейся раме висит большая картина. Диме не хотелось бы на нее смотреть, но глаза сами тянутся к ней. И как не смотреть, когда там нарисованы утка, заяц и большая жирная рыба? Когда на них смотришь, начинает ныть в животе.

Если бы все это было настоящее!..

Вдруг Диме почудилось, будто заяц шевельнул ушами, сел на задние лапки и заговорил:

— Хочешь, я тебе принесу рыбки?

— Конечно, хочу, — сказал Дима.

— Сейчас!

Заяц прыгнул на пол и убежал. На картине остались утка и жирная рыба.

Пока Дима ждал зайца, утка и рыба тоже ожили. Утка улетела, а рыба бултыхнулась в аквариум и ну там нырять и плавать!

— Ага! — закричал Дима. — Попалась!

Дима взял со стола нож, стал подкрадываться к аквариуму. Там он увидел крошечных, вмерзших в лед золотых рыбок. Их окружали маленькие пузырьки воздуха. Откалывая ножом лед, Дима добрался до рыбок и стал их есть.

Ел не разжевывая, не ощущая вкуса. Когда остались две рыбки, Дима положил их на подушку Светланы. С трудом он добрался до кровати и лег.

…Дима метался в бреду. Он видел себя на улице, пустынной и черной. Снег тоже почему-то был черный и совсем не холодный. Дима взял его и руку, и руке стало тепло, как в варежке. Потом к нему подходила Светлана с золотыми рыбками.

Первое, что он увидел, когда очнулся, была печь. В ней горели дрова и пахло чем-то съедобным, вкусным. От этого запаха Диму стошнило. Вот уж чего бы он не хотел, так это есть!

Потом он увидел маму. Она не сидела на стуле с закрытыми глазами и не разматывала шарф. Она что-то жарила на плите. Дима видел на столе каравай пшеничного хлеба, бутылку молока и целую гору еды. Дима даже закрыл глаза: уж не приснилось ли все это?

К нему наклонилась мама:

— Димка-невидимка! — радостно сказала она. — Ты проспал день своего рождения! Сегодня — третье января. Наши прогнали фашистов!

Дима плохо слышал слова матери, как будто ему в уши набилась мыльная пена. Но он улыбнулся. Потом, силясь что-то припомнить, посмотрел на картину. Рыба, утка и заяц по-прежнему были на своих местах. Аквариума не было на подоконнике: наверно, мама отнесла в чулан.

Побег

Тетю вызвали телеграммой, когда скоропостижно умерла Костина мать. Покойницу похоронили, а племянника Катерина Семеновна решила увезти к себе.

Перед отъездом громоздкие вещи тетя распродала, а кое-что помельче стала укладывать в узлы и чемоданы. Костя ко всему оставался безучастным, но когда увидел, что тетя укладывает в чемодан мамины лакированные туфли и голубое шелковое платье, у него выступили слезы.

Тетя удивленно взглянула на мальчика.

— Глупенький, — сказала она, — покойнице теперь ничего не надо, а вещи хорошие. Не оставлять же их тут!

Будь Костя постарше, он бы устроился на работу и никуда не уезжал. Но ему шел только одиннадцатый год, учился он в четвертом классе, а таких на работу не принимают.

Механик гаража, где работала Костина мама, и вахтерша Полина Егоровна тоже советовали Косте уехать.

— Не к чужим едешь, а к родной тете, — сказала Полина Егоровна. — Подрастешь, закончишь школу — вернешься к нам.

На прощание механик, дядя Степа, подарил Косте настоящие шоферские перчатки-краги и книжку Аркадия Гайдара.

Но Косте было не до подарков.

…Комнаты у тети были тесные, низенькие, в сумрачном углу висело много икон. День и ночь перед ними горели лампады. Оттого что комнаты никогда не проветривались, казалось, все здесь: стены, потолок, старинная мебель в белых чехлах и даже пузатый медный самовар — было насквозь пропитано запахом лампадного масла и ладана.

К тете ходили какие-то больные женщины. Они приносили в кошелках живых кур, гусей, толстые куски свиного сала. Тетя запиралась в своей комнате, что-то там делала. Уходили женщины с пустыми кошелками.

Все в тетином доме казалось мальчику странным и непонятным, все угнетало и давило его. Дома он читал книги, слушал «Пионерскую зорьку», занимался гимнастикой. Здесь же он не видел ни журналов, ни книг. Молчало радио.

У тети жила еще девочка Тоня — ровесница Кости. Она с утра до ночи хлопотала по хозяйству, Костя пробовал заговорить с ней. Тоня взглядом указывала на тетину комнату и, приложив палец к губам, убегала на кухню. Не раз Костя слышал, как тетя приказывала девочке:

— Тоня, сбегай в аптеку за лекарством!

— Тоня, нагрей воды!

— Тоня, укрой мне ноги!

Девочка мчалась в аптеку, проворно грела воду, закутывала тетины ноги платком.

Как-то, когда тети не было дома, Тоня заговорила с Костей:

— Скучно тебе у нас?

— Скучно, — сказал Костя. — У вас даже радио никогда не играет.

Он выжидающе смотрел на девочку. Она была так худа, что сквозь тонкое платье остро проступали ключицы. Ее левая рука казалась тоньше правой и была обмотана тряпкой.

— Что у тебя с рукой? — спросил Костя.

— Болит.

— Надо пойти к доктору.

Девочка отрицательно покачала головой:

— Доктор станет резать, а Катерина Семеновна обещали вылечить.

Костя удивился:

— Да разве она доктор?

— Не доктор, а лечит. Молитву такую знает.

— Моли-итву?! — еще больше удивился Костя. — Кто ж молитвами лечит?

Тоня пожала плечами.

— Твоя мама умерла? — спросила она.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. У меня тоже нет мамы. Катерина Семеновна забрали меня к себе.