Полковникъ сурово посмотрѣлъ на пирующихъ; посматривалъ на нихъ и Могутовъ, когда, отрывая лицо отъ газеты, пилъ чай.
— Выпить всегда можно, если не душа, а голова того требуетъ…. Ты за наше, а мы за твое…. Пьемъ, други моя! громко и сильно въ носъ говорилъ угреватый, онъ-же Переѣхавшій.
— Только нужно потише, потише, друзья, а то свободу другихъ нарушаемъ…. не будемъ мѣшать…. Можетъ люди почитать хотятъ…. захлебывая слова и тихо говорилъ Пантюхинъ, замѣтивъ суровое посматриваніе полковника.
— Они читать хотятъ, а мы пить и разговаривать хотимъ, говорилъ красивый, когда вся компанія опорожнила рюмки и начала часто прихлебывать пиво.
— Дѣльно! одобрилъ Переѣхавшій.
— Это, друзья, выходитъ насиліе, а свобода — первая вещь, потому ты, Ахневъ, самъ сказалъ, что я — гордый лордъ, а британскій лордъ свободой гордъ! противорѣча самому себѣ, громко закончилъ Пантюхинъ.
— Браво! Вѣрно! Вѣрно и браво! Я люблю свободу и…. піано и адажіо. Будемъ піано и адажіо, не будемъ мѣшать читать ерунду…. Теперь, Ахневъ, газетъ читать не стоитъ, потому газеты — ерунда…. Бисмаркъ-те, Наполеонъ-те, Папа-те, Бейстъ-те — вотъ-те и газета…. Народы молчатъ, ну и пошли въ ходъ разные «те», а на этихъ «те»-наплевать…. Пускай машину, Гугенотъ! не очень громко въ началѣ, но уже сильно громко въ концѣ, сказалъ Переѣхавшій.
— А какой, вашей милости, вамъ завгодно? спросилъ человѣкъ.
— Ставь наугадъ…. Мы теперь, Гугенотъ, не музыку твою пришли слушать, а головы наши въ спокой привести…. Понимаешь?… Намъ теперь лишь-бы шумъ…. ну, ты и производи шумъ…. Пущай машину, Гугенотъ, изъ Мейербера!
Компанія пила и шумѣла, органъ игралъ безъ остановки, полковникъ сердито и часто посматривалъ на пирующихъ, а Могутовъ нѣсколько разъ пристально посмотрѣлъ на угреватаго. Такъ вотъ каковъ мой сосѣдъ, господинъ Переѣхавшій, подумалъ онъ при этомъ.
— А какимъ манеромъ ты, братъ, пьянствуешь? спрашивалъ чрезъ часъ Пантюхинъ Ахнева. Женатому, братъ, не слѣдъ!.. не хорошо…. Право, не хорошо….
— Ты, Пантюхинъ, — пантюха!.. По твоему женатый — не человѣкъ!.. Женатый, по твоему, бракованный!.. Пантюха ты настоящая! гнусавилъ Переѣхавшій.
— Ты не то…. Ты, братъ, не туда…. Ты меня не понимаешь…. Для женатаго водка — жена…. Ежели жена не водка — она не жена…. Она должна радость и горе мужа развести…. Горе у тебя, другъ, обнимая Ахнева и захлебываясь, говорилъ Пантюхинъ, — такъ ты долженъ сказать объ этомъ женѣ, а она должна тебя въ хмѣль ввести и пѣсню, грустную такую, слезливую пѣсню тебѣ спѣть, чтобы тебя въ слёзы ударило…. Веселъ ты, — опять жена тебя должна упоить, чтобы плясать началъ, безъ удержу плясать…. И онъ, поднявшись, началъ подпрыгивать на стулѣ, какъ-бы показывая, какъ нужно плясать.
— У меня, братцы, жена — тьфу, понуривъ голову и слезливо, говорилъ Ахневъ. А какъ я ее любилъ!.. Ахъ, какъ я ее любилъ!.. Я дуракъ, я гимназію не кончилъ, а если-бы она сказала: будь профессоромъ, будь уменъ, какъ Переѣхавшій…. и я былъ бы профессоромъ…. Клянусь честью, былъ бы Переѣхавшимъ!.. Только-бы пущай сидѣла около меня…. Пущай-бы глядѣла своими глазенками на меня…. Какіе, братцы, глаза у моей жены!.. Нѣту этого…. Было, день было, два было, а потомъ…. У, идолъ малеванный! Убью! хлопнувъ рукою по столу, дико крикнулъ Ахневъ, потомъ вдругъ опустилъ голову на столъ и началъ испускать слезливые вздохи: Я пропащій…. я тряпка…. я жалкій.
— А ты не плачь…. потому слеза-вода…. Если жена тебя не любитъ, — брось ее…. если жена не водка — къ…. Почему я же женатъ?… Почему одичалъ въ деревнѣ съ демократкой, съ дѣвкой простой?… Потому, что нѣтъ, братъ, женщины — водки…. У насъ все, братъ, барышни, чрезъ губу самм не плюнуть…. ты имъ каждый кусовъ въ ротъ клади, потому онѣ барыши, а ты ихъ мужъ…. А я такихъ къ…. Ну и одичалъ…. и болѣе того одичать могу…. Совсѣмъ дикимъ стану! уже громко, какъ и его пріятели, говорилъ Пантюхинъ.
— Ты, братъ, врешь! громко началъ Переѣхавшій. Русская женщина — богатырь…. Ты умѣй найти…. Ты понимаешь, ацтекъ ты этакой, «типъ величавой славянки возможно и нынѣ сыскать!»…. А при какихъ условіяхъ, милостивые государя, живетъ и…. и не погибаетъ величавая славянка?… Знаешь-ли ты, ацтекъ и пантюха, при какихъ?… «Три горькія доли имѣла судьба, и первая доля — съ рабомъ повѣнчаться, вторая — быть матерью сына раба, а третья — до гроба рабу покоряться»…. «И всѣ эти тяжкія доли легли на женщину русской земли»…. Видишь ты, пантюха, видишь!.. Всѣ тяжкія доли…. Понимаешь ты, пантюха, дурень….
— Ну, и что?… Ну, и понимаю…. Ну, и задавили онѣ, доли тяжкія…. Ну, и нѣтъ женщины — водки…. Ну, и остались барышни…. Ну, и клади имъ нашъ братъ каждый кусокъ въ ротъ. Ну, и одичаешь, ежели барышень къ…. ежели съ демократкой, съ дѣвкой канитель поведешь….
— Нѣтъ, врешь!.. Врешь, пантюха!.. Ты — ацтекъ, ты дикій…. «Есть женщины въ русскихъ селеньяхъ»…. «Типъ величавой славянки возможно и нынѣ сыскать»…. Ты — пантюха, для тебя и нѣтъ…. Я вотъ совсѣмъ насчетъ брака отвергаю, а потому и не ищу женщины, а захоти я — нашелъ бы, ей Богу, нашелъ-бы….
— Ты, Переѣхавшій, — профессоръ…. ты…. А я несчастнѣйшій человѣкъ! поднявъ голову, говорилъ плаксивымъ голосомъ Ахневъ. Меня въ Сибирь…. я мошенникъ…. я воръ….
