Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу - [29]

— Только не вы! Только не вы, Катерина Дмитріевна! горячо вскрикнулъ Львовъ. Онъ все такъ же, съ робкимъ, любящимъ блескомъ въ глазахъ, смотрѣлъ на нее. Онъ любовался ею, благодарилъ мысленно за довѣрчивый, горящій искренностью взглядъ, которымъ смотрѣли на него ея глаза, и когда она говорила въ защиту женщинъ, онъ хотѣлъ кричать за каждымъ ея словомъ: «правда! истинная правда»! и не кричалъ только потому, что находилъ это неприличнымъ, но зато глазами и частымъ наклоненіемъ головы дѣлалъ то же самое. А когда она кончила свою рѣчь о величіи женщинъ и, не то застыдившись, не то взгрустнувъ о томъ, «что мы всѣ такія глупенькія», опустила внизъ глаза и начала перебирать клавиши фортепіано, онъ не въ силахъ былъ сдержать своихъ чувствъ и горячо, громко горячо вскричалъ: «Только не вы! Только не вы, Катерина Дмитріевна!..»

— Нѣтъ, я очень, очень глупа…. Я ничего не знаю…. только языки, тихо, какъ-бы самой себѣ, сказала она.

— Вы пишете съ Дмитріемъ Ивановичемъ большое сочиненіе на весьма серьезную тему! вспомнивъ слова Кожухова и желая утѣшить и убѣдить дѣвушку въ своемъ высокомъ о ней мнѣніи, опять громко и горячо сказалъ Львовъ.

— Папа пишетъ…. Я только перевожу ему изъ иностранныхъ книгъ…. Вы думаете, это я вамъ свое говорила о женщинахъ? живо спросила она. — Это я въ книгахъ для папа прочла, а своего у меня ничего нѣтъ и я ничего не умѣю дѣлать…. Иной разъ такъ досадно, что дѣлать ничего, не умѣю…. скучно…. Но это рѣдко….

— Вы отлично играете! уже тихо сказалъ Львовъ. Ему хотѣлось утѣшить ее, въ ея голосѣ слышна была грусть, она говорила тихо и съ перерывами, онъ ломалъ голову, какъ помочь бѣдѣ, и ничего не находилъ, а потому и ухватился за отличную игру на фортепіано; но, какъ бы самъ сознавая слабость утѣхи въ этомъ, сказалъ объ этомъ тихо, безъ горячности.

— Да, я люблю играть, но хорошо-ли, — не знаю…. Когда скучно, я играю…. Но это все для своего удовольствія, а у папа въ сочиненіи доказывается, что умные и честные люди должны работать больше для общества, чѣмъ для себя! Тамъ и о женщинахъ говорится то же! Но какъ дѣлать для другихъ, когда ничего не умѣешь дѣлать! опять горячо проговорила она и опять такъ же смотрѣла въ глаза Львову.

— О, горячо началъ и Львовъ, — съ вашей доброй, вѣрующей душой дайте только просторъ вашему любящему сердцу!.. Обопритесь на болѣе васъ знающаго мужчину, и вы съ нимъ сдѣлаете много, много добра и для него, и для другихъ!.. Онъ хотѣлъ еще что-то сказать, но въ это время раздался голосъ Рымнина, и дѣвушка повернула глаза къ нему, а Львовъ замолчалъ и тихо вздохнулъ.

VII.

— Я хочу спросить у васъ, Петръ Ивановичъ, входя въ залъ, вмѣстѣ съ Кречетовымъ, говорилъ Рымнинъ, — что это за студіоза прислали сегодня къ намъ? Онъ сѣлъ. Дочь сѣла у одной, а жена у другой его руки, а гости взяли стулья и размѣстились полукругомъ возлѣ нихъ.

— Студіозъ заправскій! отвѣчалъ Кожуховъ. — Вида строгаго, какъ у древнихъ спартанцевъ, и зовутъ тоже выразительно: Гордій, по фамиліи — Могутовъ.

— Да за что этого Гордія сюда прислали? вотъ что, если можно, скажите мнѣ. Изъ-за него цѣлая исторія уже вышла въ городѣ! сказалъ Рымнинъ.

— Подробностей я вамъ не могу сказать, потому что и самъ ихъ не знаю. Въ бумагѣ сказано глухо, что оный, Гордій, какъ вредный въ нравственномъ и правительственномъ отношеніяхъ, препровождается въ С-ль подъ надзоръ полиціи. Въ Москвѣ маршрутъ его перемѣнили и, вмѣсто С-ля, прислали его къ намъ, съ увѣдомленіемъ объ этомъ московскаго жандармскаго управленія…. Больше я рѣшительно ничего не знаю, сказалъ Кожуховъ.

— Сегодня вечеромъ приходитъ въ управу Онуфрій Емельяновичъ Лопатинъ, началъ повѣствовательно Рымнинъ, — и видъ имѣетъ печальный. — Что это, спрашиваю его, не веселы и изволите опаздывать? — Плохо дѣло, отвѣчаетъ, ѣду въ Питеръ. Цѣлая, говорить, исторія вышла…. У него въ Петербургскомъ институтѣ двѣ дочери, и, о ужасъ! узнаетъ онъ сегодня, что студенты сдѣлали подкопъ въ институтъ, влюбили въ себя институтокъ и поженились на нихъ, конечно, гражданскимъ бракомъ…. Кончилось дѣло тѣмъ, что пришлось начальству разослать институтокъ по деревнямъ вокругъ Петербурга, а студентовъ по дальнимъ городамъ…. Такъ вотъ Онуфрій Емельяновичъ и собрался ѣхать узнавать, не попали-ли и его дочери въ деревню?

Мужчины и Софья Михайловна улыбались, а Катерина Дмитріевна, недоумѣвая, смотрѣла вопросительно на ихъ улыбку.

— О, да! О, да! Я тоже слышалъ, о, да!

— Это скандалъ! сухо сказалъ Лукомскій.

— Если только правда, — да! сказалъ Кожуховъ.

— Я думаю, что все чепуха, сказалъ Кречетовъ. — Просто, наши городскія газеты, по поводу привоза несчастнаго студента, сочинили цѣлую исторію и при томъ страшно глупую.

— Развѣ въ институтѣ глазъ не было у классныхъ дамъ? сказала Софья Михайловна. — Ей и всѣмъ гостямъ уже былъ извѣстенъ разговоръ дамы съ членомъ губернскаго по крестьянскимъ дѣламъ присутствія.

— Я и самъ такъ думалъ, продолжалъ Рымнинъ, — спрашивая Онуфрія Емельяновича, откуда онъ все сіе выдумалъ? Можетъ приснилось? Нѣтъ, говоритъ, въ газетахъ есть, жандармъ разсказывалъ, который привезъ студента, да и Агрипина Анатольевна получила изъ Питера письмо, въ которомъ все сіе наиподробнѣйше росписано…. Посмотрѣлъ въ газеты. Ничего нѣтъ, а есть коротенькая замѣтка, что въ какомъ-то пансіонѣ ученицы собирались нанести обиду дѣйствіемъ классной дамѣ за строгое обращеніе съ ними…. Однако, Онуфрія Емельяновича насилу удалось уговорить не ѣздить въ Питеръ и дождаться предводителя, который, навѣрное, привезетъ подробности этой исторіи, если только въ ней есть правда…. Отъ студентовъ все можетъ статься, говоритъ.