Подружка невесты - [10]

— Как прошел день, дорогой? Чем ты занимался? — была у Кристин черта сродни бестактности: с самыми добрыми намерениями она говорила то, чего не следовало бы. — Для нас, старушек это такое удовольствие — поболтать с мужчиной. Правда, миссис Мурхэд?

Филипп посмотрел на клиентку, светловолосую накрашенную женщину с плотно сжатыми губами, воображающую, что она еще молода, держащуюся прямо. Он быстро рассказал о доме, куда сегодня ездил, о том, что хозяевам предложено сделать из спальни ванную комнату, о цветовой гамме. Чайник закипел и стал плеваться брызгами, на нем запрыгала крышка. Филипп положил еще один пакетик чая, хотя знал, как Кристин тревожат расходы.

— Филипп, а где это? Наверное, славное место.

— Ну, где-то около Чигвелла.

— Они собираются делать вторую ванную, да, дорогой?

Он кивнул, передал чашку с чаем клиентке, а чашку матери поставил между аэрозолем «Элнет» и банкой консервированной фасоли.

— Мечтать не вредно, правда, миссис Мурхэд? Но, боюсь, это за пределами наших даже самых смелых грез, — еще одно движение, и голова миссис Мурхэд ударилась бы о насадку фена. — И все-таки мы должны быть благодарны за то, что имеем, это я точно знаю. К тому же Филипп обещал когда-нибудь сделать нам новую ванную, роскошную и гораздо дешевле, чем у кого бы то ни было на нашей улице.

Миссис Мурхэд, должно быть, жила через несколько домов. На ее лице появилось сердитое и враждебное выражение, скорее всего, обычное для нее. Филипп рассказывал о ванных комнатах и пробках на дорогах, о том, что на улице уже совсем весна. Миссис Мурхэд ушла по делам благотворительного комитета, сказав на прощание, что не заплатит больше, чем нужно, потому что «хозяевам чаевых не дают». По мнению Филиппа, сообщать об этом не было никакой необходимости. Кристин стала убирать на кухне, положила в стиральную машину мокрые полотенца. Филипп почувствовал запах печеной картошки и с тоской подумал, что сегодня мать снова предложит им блюдо, которое всегда ее выручало, — фасоль из банки с картошкой в мундире.

Заглянула Черил. Судя по одежде, она явно собиралась уходить. Черил принюхалась и вздрогнула:

— Я не буду ничего есть.

— Надеюсь, у тебя не анорексия, — беспокойно сказала Кристин и стала внимательно разглядывать дочь. Кристин всегда вытягивала шею так, что ее лицо находилось в дюйме от лица другого, будто это помогало ей увидеть нечто скрываемое расстоянием. — Он тебе купит что-нибудь поесть?

— Кто это «он»? Мы идем в боулинг большой компанией.

Черил была нервозная и очень худая девушка со светлыми волосами, кое-где покрашенными в зеленый цвет, и прическа ее больше всего напоминала ершик для мытья посуды. На ней были джинсы в обтяжку и большая черная кожаная куртка. Не будь Черил его сестрой, не знай Филипп, что она за человек, он принял бы ее за девицу легкого поведения, встретив случайно на улице. Выглядела она жутко: на лице блестел гель, помада почти черная, ногти — тоже черные, как лакированная кожа. Филиппу казалось, что сестра что-то употребляет, но он не хотел даже об этом думать. Его пробирала дрожь от одного предположения, что это могут быть тяжелые наркотики. Но на какие деньги она их покупает? Чем занимается, чтобы их достать? У нее нет никакой работы. Он смотрел на сестру, стоявшую у стола и изучавшую мамины баночки и бутылочки, особенно новый флакон с какой-то пеной «для создания прически». Она окунала в него свой черный ноготь и, поднося к лицу, нюхала. Если Черил что-то и интересовало в жизни, так это косметика («парад красоты», говорила сестра, разглядывая полки с кремами, гелями и прочим), но все же она не пошла на курсы косметологов, как советовала Фи. Потертый черный кожаный рюкзак висел у нее на плече. Однажды, неделю или две назад, Филипп увидел этот рюкзак открытым: в нем валялись какие-то бумажки, а также десяти- и двадцатифунтовые банкноты. В тот же день он решился спросить, откуда у сестры такие деньги, но Черил толком не ответила. А потом просто открыла рюкзак и показала брату: там не было ничего, кроме кошелька с пятьюдесятью пенсами мелочью.

Филипп очнулся от этих мыслей, услышав, как Черил захлопнула за собой входную дверь. Он побрел в гостиную, держа в руках снова наполненную чашку с чаем. Он никогда не всматривался в мебель в этой комнате, а сейчас обратил на нее внимание. Наверное, потому, что мысленно вернулся в прошлое и обстановка в гостиной напомнила ему встречу с Арнэмом и его миром. Все вещи — за исключением, пожалуй, телевизора, взятого напрокат, — были слишком хороши для комнаты, в которой стояли. Кристин пришлось продать дом и большую часть имущества — все, кроме мебели в гостиной, припрятанных дивана и кресел, а также обеденного стола со стульями красного дерева и трех-четырех антикварных вещиц. Все это казалось здесь громоздким и неуместным, странно выделялось на фоне каминной плитки, по форме и цвету напоминавшей печенье, необитых дверей и бра из розового стекла. Свернувшись калачиком, в кресле, где ему прежде никогда не разрешали лежать, спал Харди.

Увидев на днях машину Арнэма, Филипп наконец понял, какой неприятной встречи избежал. Этот человек был дома, скорее всего, он прожил там несколько месяцев, а потом переехал и не дал Кристин номер телефона. Он бросил ее, или, как сказали бы люди старшего поколения, порвал с ней. Вечера уже были светлые, и в окно Филипп видел сад, поилку для птиц и забетонированный участок земли, где когда-то стояла Флора. Он вспоминал, как мать хотела подарить статую Арнэму.