Подруга мента - [7]

Под мудрые размышления о надежном здравии и губительности излишеств я прямо-таки надралась кофе, накурилась на балконе, отработанным приемом пряча от мамы сигареты, и приобрела грешный, близкий к человеческому облик. Чемодан Севы Измайлов привез сюда еще вчера, так что забот у меня не было. В восемь вечера мама уложила нас с сыном спать. Я заснула первой. А в три часа утра суматоха отъезда безвозвратно привела меня в чувство.

Бывший муж встретил нас у входа в аэровокзал. Выглядел он усталым, чуть излишне отутюженным, но бодрился, как мог. Сева захлебнулся было описаниями зверья, однако быстро сообразил, что отцу не до плененных образчиков фауны, и замолчал. Я пыталась и никак не могла подобрать слово, соответствующее странноватому состоянию некогда близкого человека. Настороженность? Раздражение? Нетерпение? Он будто стремился поскорее от нас отделаться, но шевелиться было лень и приходилось ждать, пока мы сами уберемся. А на меня он вообще смотрел испытующе, как матерый начальник отдела кадров на липовый диплом. Не нравилось мне это. Как будто я сама не в состоянии проводить своих. И лишь когда наши взгляды скрестились в перспективе на щуплой, чуть сутулой фигурке удаляющегося Севы, я почувствовала, что у него отлегло от какого-то места, но от какого именно, так и не разгадала.

— Кофе выпьем? — предложил он.

— Извини, у меня такое ощущение, что ты пива хочешь.

— Да, жены бывшими не бывают, — хохотнул он. — Точно, квасил до полуночи. И никто не догадался, кроме тебя.

Я чуть не полюбопытствовала, много ли народу он успел сегодня встретить. Но замкнулась. Намек на то, что я изучила его, как предмет любимого преподавателя, и всегда готова к отличной сдаче экзамена, приятным не назовешь. Надо же, столько лет прошло, а при встречах с ним я вязну в студенческих ассоциациях.

— Согласна на кофе, — вернулась я на старт.

Он напрасно хорохорился. Я действительно знала его, как облупленного. Не пил он ночью. Даже от малого количества алкоголя его организм избавлялся часов по двенадцать. А уж «поквасив», он проплутал бы в поисках опрометчиво утраченной формы сутки минимум. Но мне не была нужна его правда. Солгал, значит, были причины. С кофе мы расправились как-то несолидно: по три глотка, смущенная ревизия пустых чашек, «может еще», «нет, спасибо»… И сорвались с места.

— Садись в машину.

И вот тут мои глазоньки не на лоб, а на темя вылезли. Он сам был за рулем! А ведь шофер и телохранители полагались к средствам его передвижения, как запаски. Да он ли рядом или брат-близнец? Может, я индийский фильм смотрю? После автокатастрофы он поклялся никогда не занимать водительского кресла.

— Ты на милость психоаналитика сдавался или сам справился со страхами? В любом случае поздравляю с собственноручным укрощением машины.

Наверное, надо было помягче это сказать. Но мне было неловко в его присутствии полтора часа. Я тоже не ангел, могу взбрыкнуть.

— О чем разговор, Полина, когда я чего-нибудь боялся? Ты меня с кем-то путаешь, — безмятежно заявил он.

Глаза рванули с темени на затылок. Правда, на миг почудилось, что я ослепла совсем. Кто-то из нас двоих рехнулся. Почему он? Потому что три года выдерживал зарок. Потому что всегда всего боялся. Потому что врать по этому поводу мне было безумием. А почему я? Потому что, когда люди свихиваются, они о счастье плюнуть на действительность без извинений узнают последними. Вдруг пришла моя очередь? Ведь машина мчалась по пустому шоссе, словно ее гнал самоуверенный ас, а не вчерашний неврастеник. Разговор не клеился — мой язык прочно прилип к нёбу. Новоявленного строптивца хватило лишь на включение магнитофона. Некто, не разберешь, мальчик или девочка, повизгивали про страсть по-русски. Раньше благоверный если и слушал дрянь, то на английском. И попристойнее в смысле вкуса воспринимался. Деревья в перелесках горели поминальными свечами по лету, и ветер вытворял с ними что хотел, пытаясь смешать красное с желтым в классический пламенный порядок. Было хорошо и плохо одновременно. Наше молчание, возможно, и являлось золотишком, но очень уж низкопробным, почти неотличимым от меди. Больше того, мы не обменялись и звуком, а я чувствовала себя так, будто сутки с ним проругалась. И притихли мы от усталости, хотя и четверти взаимных претензий не исчерпали. За квартал до дома я не выдержала:

— Благодарствую, дальше я пешочком.

— Почему?

— Надо купить коту консервы с тунцом. Он их обожает. А поскольку я перед ним провинилась — надолго одного оставила, — придется подлизываться.

— Сейчас кошачьей радости на каждом углу…

— Сразу видно, что у тебя нет кота. Тебе что с курицей, что с говядиной, что с кроликом, что с печенью, что с рыбой корм — все кошачья радость. А мне предстоит обнаружить киоск, подходящий по двум параметрам: тунец и бессонный киоскер.

— С какой стати в круглосуточных киосках должны спать?

— Не должны, но спят. В начале седьмого утра пушкой не разбудишь.

— Признайся уж прямо, что я тебе осточертел.

Да, после его товарного состава лжи требовать от меня прямоты самое то занятие. И я совсем не прочь была подтвердить его кокетливое предположение: