Подпольный Баку - [32]

В комнату вошли Аскер и Василий.

Павел молчал, обескураженный решительным ответом Жени.

Аскер принял сторону Жени.

— Почему ты не говоришь открыто, что у тебя на душе? — спросил он, положив руку на плечо Павла. — Я сам человек откровенный и люблю искренних людей. По-моему, твоими мыслями и поступками владеет только одно чувство ревность. Зачем скрывать это от нас, твоих друзей? Ведь ты считаешь себя революционером, а сознание твое во многом отстает. Любить парня, дружить с ним — это не значит стать его безропотной рабой. Или ты рассуждаешь иначе? Неужели Женя обязана давать- тебе во всем отчет? У тебя, Павел, отсталые представления о дружбе. Потому-то Женя и начала сторониться тебя. Скажу тебе по-дружески, дорогой Павел, ты не знаешь, что такое истинная любовь и настоящая дружба. Я не раз был свидетелем твоего нетоварищеского отношения к Жене. Она не заслуживает этого. И вот это последнее — пытаешься очернить ее сейчас в глазах родителей. Я хорошо понимаю Женю, которая стала теперь избегать тебя…

Однажды в воскресный день Женя и ее новые подруги гуляли на площади, где стояла карусель. Это был окраинный район Баку. Вскоре к ним присоединились молодые люди, знакомые новых подруг Жени. Одна из них, по имени Серафима, обратилась к ней:

— Хочешь, Женя, я познакомлю тебя с моим двоюродным братом?

Женя увидела возле Серафимы молодого солдата с погонами ефрейтора.

— С удовольствием, — сказала она, протягивая солдату руку. — Женя.

— Павлов, — представился солдат.

Новый знакомый Жени оказался простым, приветливым человеком. Купив два стакана семячек, он угостил всех девушек из компании Жени и Серафимы.

Вскоре все разбилась на пары и разбрелись по площади, затерялись в толпе гуляющих.

— Вы часто бываете здесь? — спросила Женя солдата.

— Прошу вас, не говорите мне «вы». Будем обращаться друг к другу на «ты». Я за искренность и простоту во всем. Мы — товарищи и должны следовать законам товарищества. Ты спросила, Женя, часто ли я прихожу сюда? Да, часто.

— Скажи, как тебя звать?

— С детства звали Владимиром, — пошутил солдат. — А как ты познакомилась с Серафимой?

Вопрос показался Жене странным.

— Почему ты спросил об этом?

Владимир ответил не сразу.

— Вы с Серафимой разные люди. Это очень заметно. Твое отношение к людям, беседы с ними говорят о том, что ты знающая, воспитанная, умная девушка. Серафима — совсем другая.

Женя с укоризной посмотрела на Владимира.

— У всех людей одна мать — природа, — сказала она. — Характер человека зависит не только от происхождения, но и от воспитания. Воспитание то же самое, что и одежда. Платье — дело наживное, воспитание — тоже. Серафиму можно переделать, перевоспитать. Она только-только вступает в жизнь.

Владимир задумался, даже перестал грызть семечки.

— Откуда ты родом, Володя? — спросила Женя.

— Я — крестьянин, родился в селе Деревяжкино на берегу реки Камы. Семья моя живет в Перми.

— Ты женат?

— Да. Веруха моя совсем еще девчонка. Недавно только ей стукнуло двадцать. Ребенок есть у нас, сынок. Скучаю я по ним, потому что люблю очень. Иногда такая тоска находит, словами не передашь. Да, разлука не свой брат. — Он достал из кармана небольшую фотографию, на которой были изображены молодая женщина с мальчуганом лет трех на руках. — Вот, посмотри. Это мои горемыки…

Женя взглянула на фотографию и увидела молодую, но все же выглядевшую старше своих лет русоволосую женщину, на руках у которой сидел востроносый, с живыми лукавыми глазами мальчуган.

Владимир спрятал карточку в карман и вздохнул.

Жене тоже сделалось невесело. Они помолчали.

— Не грусти, — сказала она, наконец. — Кончишь службу — вернешься к семье. Снова заживете вместе.

Владимир как-то уныло усмехнулся и махнул рукой.

— Не утешай. Сам знаю. Трудно им будет дожидаться меня. Боюсь как бы не померли.

— Ну что ты… Почему так?

— Да ведь как же… Служить мне еще не дай бог сколько. А они и сейчас уже бедствуют. Кто им поможет? Родных ни у меня, ни у жены нет. Брата моего убили в Ярославле во время стачки. Тогда на мои и отцовы плечи легла вся тяжесть забот о семье погибшего. Но это еще полбеды. После того как меня забрали в солдаты, отец не долго протянул, начался голод и старик умер. Сейчас мои кое-как перебиваются с хлеба на воду. Веруха прислугой стала работать в домах богатых и еще белье стирает на дому. Я думаю, тебе известно, как хозяева и их сынки относятся к служанкам, особенно к молодым и пригожим. Ты видела на фотографии мою Веру. Наверное знаешь, какие бесстыдники встречаются в богатых семьях. Можешь теперь представить, какая у нее жизнь? Вчера получил от нее письмо, лучше бы оно затерялось в дороге. Прочел — руки наложить на себя захотел.

Глаза у Владимира наполнились слезами.

Глядя на него, Женя сама едва не расплакалась.

Ей вспомнились слова Ладо Кецховели: «Наших единомышленников надо искать не только на заводах и фабриках, но и в солдатских казармах».

Владимир вынул из кармана свернутый вчетверо листок бумаги, протянул его Жене.

— Вот, прочти. Это Вернно письмо, в нем никаких секретов.

Женя развернула листок.

«Дорогой и любимый муж мой, Володя! — писала молодая женщина. — Я и твой сынок Витька пока живы и здоровы. Временно не пиши нам, до той поры, пока не получишь моего следующего письма, так как меня выгнали из дома, где я работала в последнее время. Сынок хозяйский не давал мне проходу, приставал. Я пожаловалась на его домогательства хозяевам. Хозяйка рассердилась на меня за это, велела убираться из ихнего дома. После соседи сказали мне, что они нарочно взяли в дом молоденькую служанку, чтобы их сынки не гуляли на стороне и не заболели дурной болезнью. Но ты, Володечка, не думай обо мне дурно. Я умру, но не встану на плохой путь. Ты пишешь, чтобы я продала твою одежду и кормила бы нашего сына Витьку. Лучше мы с голоду умрем, а твою одежду я не продам. Хочу уехать отсюда в село Пьяный Бор, к двоюродной сестре Матрене. Как-нибудь перебьюсь. Пока ютимся в церковном дворе. Сегодня поп велел дьяку позвать городового, хочет прогнать нас. Дал сроку один день. Чтобы добраться до Пьяного Бора, нужны деньги три рубля с полтиной. А у меня только полтора. Продам одну подушку и твои сапоги. Надо уезжать. Жди мое письмо.